Без переводчика

Вот рабочая семья Димитровых. Тодор Димитров замучен в софийской охранке, Никола, участник русской революции 1905 года, подпольщик, погиб в сибирской ссылке… Это братья Георгия Димитрова.

А вот горячие слова Георгия Димитрова.

«Для болгарского народа дружба с Советским Союзом так же необходима, как солнце и воздух для каждого живого существа».

Вторая мировая война. Царь Борис братается с Гитлером. Болгария в состоянии войны с Советским Союзом. Под ружьем двадцать три болгарские дивизии. Царь и его приспешники грозят нашей стране, напутствуют свое воинство, но… армия не двигается. В Берлине у Гитлера очередная истерика. Болгар нельзя отправлять на фронт. Они повернут штыки…

Ни один полк болгарской армии, ни один солдат не воевали против нас.

На чьей стороне болгарский народ, о том сказали выстрелы партизан. Старики припоминали гайдуцкие тропы, пещеры, перевалы, откуда удобнее бить врага. Снова загремели горы — Стара Планина, Родопы.

Партизаны брали себе клички «Суворов», «Чапай» и даже «Максим» — в честь героя полюбившегося фильма.

Мы узнали и о подвиге «болгарской Зои». Так прозвал народ свою героиню Велу Пееву.

В тяжелом бою ночью Вела была тяжело ранена и потеряла сознание. Когда она очнулась, в горах стояла мертвая тишина. С трудом поднялась, побрела искать своих. Жительница города, она плохо знала горы.

Вела разрешала себе недолгий отдых в сторожке, в шалаше охотника, и шла дальше, голодная, стиснув зубы от боли, стягивая затвердевшим бинтом гноящуюся рану. Шла с одной только мыслью — добраться к своим, снова сражаться.

Жандармы выследили ее. Им приказано было взять партизанку живьем. Они окружили Велу, сулили ей прощение, деньги. Она отвечала пулями.

Народ чтит место гибели Велы Пеевой — выемку в скале, где остались стреляные гильзы и кровь.

Победу и во второй раз принесла братская страна. Наступило 8 сентября 1944 года. В Болгарии — советские воины.

Они еще не дошли до Софии, а иго фашистов уже кончилось. Всюду, в городах и селах, из гущи народной рождается новая власть. Радио разносит голос Георгия Димитрова.

Закаленная в испытаниях дружба крепка и сегодня. Юная хозяйка музея говорит нам о советских тракторах, которые выручили крестьян в первую послевоенную весну, о помощи Советского Союза и машинами, и специалистами, о том, как при содействии друзей сооружаются болгарские заводы и электростанции, добываются уголь и металлы.

Мы выходим из музея, как из дома наших близких.

На бульварах

Бульвары, бульвары… Пройдемся по ним, они откроют нам истинный облик Софии.

Я говорил о контрастах Софии; но они гаснут, как только покидаешь ее центр. Правда, на плане города указаны еще две мечети, две-три старинные церквушки, но я их не видел. Наверно, их скрыла от меня стена зелени. А слепых мазанок, глиняных дувалов, караван-сараев времен турецкого ига и не отыщешь: все это давно похоронено под гладкими светло-серыми плитками мостовой, на которые так приятно ставить ногу.

Как и югославы, болгары переняли от турок лишь рецепты восточной кухни и, по-моему, поступили правильно. Вы согласитесь со мной, если зайдете в кебаб-чийницу на бульваре Георгия Димитрова и отведаете кебаба или острого бараньего супа — шурпы.

Бульвар этот, идущий от мечети Буюк-Джамия к вокзалу, самый людный из всех бульваров Софии. За деревьями мелькают вывески, скромные болгарские вывески. Они не зовут вас, а сдержанно информируют: тут гостиница, там складкарница (кондитерская), там, в доме с тремя почтовыми ящиками, поща. Один ящик для простой почты, другой — для воздушной, третий — для срочной.

Впрочем, не всегда все так понятно, часто вывески заставляют поломать голову. Что такое, например, шкемберджийница? Зайдите, вам подадут шкемберджи — суп из рубца с чесноком. А в бозаджийнице угостят бозой — чуточку алкогольным кисло-сладким напитком из забродившего солода.

Путешественник еще раз убеждается, каким увлекательным занятием может быть чтение вывесок. До крайнего предела доводит ваше любопытство

«НЕРВОЗЕН КАШКАВАЛ»

Пусть вам уже известно, что «кашкавал» — это плотный, зеленоватый сыр, употребляемый часто в горячем виде. Но он еще нервный, оказывается! Да, так оно и должно быть. «Нервозность» переводится как «острота».

Вы сворачиваете на другой бульвар, более молчаливый. Тут ветви затеняют окна научных институтов, заглядывают в больничные палаты.

Бульвар глушит столичный грохот, охватывает своими шорохами, ароматом, сбрасывает на вас ливни солнечных бликов. Под прямым углом его пересекают другие бульвары. По этому бульвару можно выйти за город. Идешь будто по парковой аллее, почти не ощущая города, его сутолоки, его раскаленного камня. Каштаны, липы, дубы, статные молодцы тополя пышно драпируют здания, особенно старые. Новые крупнее. А их зеленое обрамление еще не успело подрасти. Вероятно, поэтому София в общем производит впечатление очень молодого города.