Без переводчика

Вполне понятно, что эпос Бельгии, страны городов, складывался как антирыцарский, антидворянский; он был враждебен и сеньорам церковным. Эпос Бельгии появился лишь в шестидесятых годах XIX века, то есть гораздо позже, чем такого рода произведения в других странах. Поэтому он стоит дальше от устных и лубочных предтеч. Шарль Де Костер возвысил Уленшпигеля над его временем, добавил в сердце геза и свой гнев, и свои мечты свободолюбца. Поэтому его Уленшпигель так великолепен, так независим от канонов и предрассудков.

Трудная предстояла ему судьба. Появись он в начале XIX века, он сражался бы на баррикадах 1830 года, сбрасывал бы с подъездов голландские королевские гербы. А его автор был бы, возможно, любимцем восставших, как в революционной Венгрии 1848 года Шарль Петефи.

Но книга Де Костера вышла в свет, когда пора революций в Европе кончилась. Против бунтаря, святотатца Тиля в тихой Бельгии ополчились церковники. Шарль Де Костер умер в бедности, так и не дождавшись славы.

Народ, однако, принял своего Тиля. И не только и Бельгии, а далеко за ее рубежами.

Ромен Роллан очень тонко подметил в «Легенде» чи-* то фламандскую, простую обнаженность страстей, пламенную тяжеловесную стихийность, родственную бурям, ветрам, туманам». Он сравнил эту особенность книги с контрастными, сочными красками фламандской живописи.

Как и она, Тиль бессмертен.

Народ не забыл его и отзывался на его боевой клич всякий раз, когда нации угрожал враг. В годы борьбы против Гитлера Уленшпигель вдохновлял борцов бельгийского Сопротивления. Здесь, в Брюгге, среди них была храбрая фламандка

Кружевница Амелия

Человек, поведавший мне о ней, плохо говорил по-французски. К тому же он сам никогда не видел Амелию и передавал то, что слышал о ней от других. Правда, речь свою он дополнял пальцами, а они были на редкость выразительны у этого кряжистого фламандца. Все же за точность деталей я поручиться не могу.

По его словам, Амелия родилась и провела всю жизнь в Брюгге. Ее дом стоял на Северной Песчаной улице, в том месте, где она выходит на Пятничный рынок. И мать и бабушка Амелии были кружевницами. Тут мой собеседник сложил пальцы щепоткой, потер и подул на них, показывая, какие тонкие, прямо-таки воздушные кружева плела Амелия.

Ходили слухи, что она одна в городе знала секрет плетения старых брюссельских кружев, тех вечных кружев, неподдающихся износу, которых мастерица может сделать не больше тридцати шести сантиметров в год.

В Генте есть портрет Марии Терезы, которая изображена в платье из таких кружев. Портрет был прислан в награду тысячам фламандок, создавшим необычайный наряд. Надменная императрица, окутанная сказочным облаком, как бы возносится над подданными.

В наше время это искусство захирело. Амелия плела кружевные салфетки, повторяя одни и те же узоры — звезды и цветы. Ничего другого не требовал от нее магазин на главной улице, расположенный возле отеля «На дюнах». Однако кое-что она плела не по заказу, а для души, и те, кто видели эти изделия, восхищались умением и фантазией мастерицы.

Говорят, когда-то у Амелии был муж. Одна из барж, прибывших из дальних краев, принесла ей красивого, смуглого парня. Свадьбу сыграли на барже в пригожий майский день четырнадцатого года. Лишь раза два муж наведывался к Амелии. А потом разразилась война.

Амелия так и состарилась вдовой. Большую часть времени она проводила в кресле над своей работой. Как все кружевницы, она ставила на стол… Тут фламандец сблизил ладони, словно обнимая хрупкий сосуд. Да, на стол ставится стеклянный шар с водой. Он смягчает свет и собирает его в один луч, который направляют прямо на плетение.

Все же работа для глаз тяжела. Некоторое облегчение доставляют ясные летние дни, когда кружевницы выходят на свежий воздух. Они сидят у своих домов в креслах, с подушечками на коленях. Туристам нравится смотреть, как на фоне темного бархата возникают нитяные звезды.

Так сидела и Амелия у своего дома, недалеко от Пятничного рынка. Грянула вторая война, городом снова завладели оккупанты, но Амелия не пряталась, ее видели на том же месте. Мимо нее катились немецкие орудия и танки. Болтали тогда про Амелию всякое. Будто ей нечего бояться немцев: она, мол, с ними в дружбе, мастерит кружева для полковниц и генеральш…

Амелия действительно имела клиентов в «высоких сферах», но мало кто знал, зачем ей это было нужно и чем заняты ее мысли, когда она сидит на улице или у окна, быстро двигая клюшками.

По Северной Песчаной войска двигались часто. Улица выводила к автостраде Брюссель — Остенде. Амелия могла плести почти не глядя, глаза ее были устремлены на тусклые каски, на броню цвета подгнившей травы.

Даже в солнечные дни для нее все было будто в тумане, потому что старая кружевница начала слепнуть. Нередко она лишь по звуку гусениц и колес отличала тяжелые орудия от легких. По слуху она научилась определять марки танков, подсчитывать число мерно гудящих грузовиков с пехотой. И все, что ей удавалось узнать, она сообщала партизанам.