Без переводчика

Церковь действует через католические профсоюзы, католическое общество социальных проблем, вербующее интеллигенцию, пропагандистские группы Католического действия, католические скауты, — всего не перечислить…

Отцы иезуиты по-прежнему обучают молодежь в своем колледже Атенеуме, основанном в XVI веке при испанском короле Филиппе и герцоге Альбе.

Все школы страны находятся под надзором церкви. Получить место учителя возможно только по ее рекомендации. Классные дамы — монахини зорко следят за учащимися.

Горе крамольникам! Ведь даже «рационализм XVIII века» поныне предается здесь анафеме…

Лицом к лицу с прессой

Случилось так, что нам довелось встретиться с одним из сотрудников католической «Люксембургер Ворт».

По случаю нашего приезда была созвана пресс-конференция. Ведь событие небывалое. Группа советских писателей!

Я никогда не выступал на пресс-конференциях. По неопытности я подготовил длиннющую речь. На пути к загородному замку, где помещается советское посольство, я пытался ее даже вызубрить.

Однако, когда мы очутились в гостиной лицом к лицу с шестью любопытными и нетерпеливыми журналистами, мне показалось неуместным произносить перед ними мое громоздкое и скучное приветствие.

Я сказал лишь несколько фраз. Государства бывают и большие, и маленькие, народ же всюду велик. Об этом думаешь и здесь, в живописном Люксембурге, в стране замечательных тружеников и храбрых борцов Сопротивления фашизму.

Мне кажется, это понравилось.

Затем начался оживленный разговор. Сотрудник «Люксембургер Ворт», очень корректный и как будто немного растерявшийся среди стольких безбожников, осведомился, может ли гражданин Советского Союза издать свою книгу за собственный счет.

Я ответил, что у нас это не принято. Автору нет надобности тратить свои деньги: к его услугам многочисленные издательства. И еще до печати он может обнародовать свое творение устно, — скажем, на литературном вечере. И выслушать критику…

— У нас каждый может сам издаваться, — заметил журналист, — Не кажется ли вам, что это более демократично?

— И деньги есть у каждого?

— К сожалению, нет, — и мой собеседник скорбно вздохнул. — Но вот одному моему знакомому удалось добыть средства, и он выпустил книгу стихов. Правда, кончилось печально. Он страшно прогорел. Никто не покупает…

Я признался, что не испытываю тяги к такой «свободе личности». Рупор католицизма пожал плечами.

— Риск неизбежен, — произнес он смиренно, тоном фаталиста.

Едва успевала отвечать на расспросы Юлия Друнина. Участница войны, фронтовая санитарка, ставшая видной поэтессой, она была «звездой» вечера. Особенно заинтересовался ею корреспондент бойкой, броско иллюстрированной газеты «Репюбликэн Лоррэн». Эта газета выходит за рубежом — во Французской Лотарингии — в двух изданиях: местном и для Люксембурга.

Очень много хотелось узнать от нас представителю коммунистической «Цайтунг вум летцебургер воллек».

Один вопрос журналистов нас даже немного удивил: как в Советской стране разводятся?

А проблема нешуточная. В Люксембурге развод хотя и разрешен законом, но требует такой долгой процедуры, а главное, так затруднен противодействием церковников и ханжей, что «свобода личности» и тут лишь на словах.

Но вот настала и наша очередь задавать вопросы. Первыми накинулись с расспросами грузинские товарищи и Ааду Хинт. Как развивается национальная культура Люксембурга? Что нового в литературе, в искусстве?

Возникло замешательство.

— Мы маленькая страна, — услышали мы.

Ааду Хинт пришел в недоумение. Эстония тоже невелика, и тем не менее… Тотчас сравнили тиражи. В Эстонии тираж в сорок тысяч уже никого не удивляет. Это выходит один экземпляр на двадцать два человека. А в Люксембурге? Ничего похожего: одна книга приходится на тысячу, на восемьсот человек.

Впрочем, издательства тут слабые, талантливые люди печатаются большей частью за границей, многие из них покидают родину.

Стали называть имена известных люксембуржцев. Некоторые мне были уже знакомы.

Художник Йозеф Куттер полжизни провел за границей. Картины его разбросаны по галереям многих стран. Я видел в Антверпене одного из его клоунов. Человек в цирковом наряде лихо растягивает меха аккордеона, а лицо его закрыто мертвенно-белой маской. Но и не видя лица, угадываешь: человеку невесело. Тощая, угловатая фигура как бы изглодана, изломана душевным томлением. Куттер оставил после себя серию клоунов — пятнадцать полотен, и на каждом белеет маска. Его биографы пишут, что картины автобиографичны, что бедный, бродячий клоун — это сам художник. Он угождает толпе за кусок хлеба. Свои подлинные чувства и мысли он скрывает — публике это не нужно, да она и не поймет…