Без покаяния. Книга первая

От своей квартиры, расположенной на Территории посольства, к нему приближалась Дороти Хагес, секретарша Юджина. На подобных мероприятиях она всегда была одна. Незамужняя женщина лет сорока пяти, посвященная во все тайны и тонкости дипломатической жизни, высоко квалифицированная и уже подумывающая об отставке, Дороти была неизменной принадлежностью посольства. Нечто неопределенно печальное таилось в ее облике. Возможно, какая-то давняя грустная история, витая вокруг нее, порождала эту печальную ауру.

— Привет, Элиот, — тихо сказала она, поравнявшись с ним.

Он ощутил терпкий аромат ее духов.

— Привет, Дороти.

Элиот был в смокинге, полуофициальной униформе для подобного рода приемов. У Эдриэнн Вэлти, как и у ее мужа, до сих пор сохранялась в крови память об английском господстве в Индии, что не позволяло им расслабиться по части официозности посольских приемов.

Когда двери посольства, пропуская Дороти, открылись, до Элиота донеслись мягкие звуки ситара. Эдриэнн, как всегда, пригласила на вечер свою любимую делийскую группу — трио, исполняющее традиционные индийские мелодии, а подчас и нечто вроде современного джаза. Но вот дверь закрылась, и музыки не стало. Элиот продолжал стоять, укрывшись в густой тени.

Посольские приемы давно уже потеряли для него свое очарование. Когда они только приехали в Индию, ему очень нравилось бывать на приемах. А еще больше — Моник. Она постоянно сидела дома одна и, конечно, нуждалась в людском обществе. Очевидно, именно эта тяга к обществу и довела ее до крайности.

Теперь Моник нередко появлялась дома лишь под утро, когда он уже собирался уходить. Ее супружеская неверность заявляла о себе слишком громко, она не делала ни малейшей попытки скрыть ее. Но он не затевал свары, откладывал все это на бесконечно далекое и неопределенное потом. Просто он понимал, что если подобный разговор состоится, то его завершением может быть лишь окончательный разрыв. А Моник такая жизнь, как видно, вполне устраивала.

Поймав себя на том, что снова думает о жене, Элиот попытался переключиться на Бритт. Ее образ так прекрасен и необычен, что не идет ни в какое сравнение с Моник. Но увы — вспомнив о ее семейном положении, он почувствовал лишь досаду и тревогу. Бритт Мэтленд для него не просто женщина, а жена его отчима, его мачеха. Да, это кажется абсурдом, но остается непреложным фактом. И еще одно Элиот четко понял: он действительно ревнует. И завидует тому, что у Энтони столь картинно-совершенная жена, к тому же еще и удивительно умненькая.

Днем, покинув «Тадж-Махал», он размышлял об этой парочке и решил, что они заблуждаются относительно друг друга. Он не сомневался, что их блаженство в один прекрасный день даст трещину, а они сами будут выброшены в реальность. Сейчас, в эти минуты, Элиот вдруг осознал, что те его дневные циничные предположения — следствие зависти человека, который сам счастлив быть уже не может.

Единственное, чем он мог утешиться, это тем, что любовь Бритт к Энтони слишком уж отдает сахарином, а потому подозрительна. Улыбка вновь появилась на его лице. Неужели он не способен терпеливо переносить свои несчастья, не впутывая в это Бритт? Зачем он все усложняет, усугубляя и без того скверное свое положение нелепой навязчивой идеей?..

Гости все прибывали. С некоторыми Элиот обменивался краткими приветствиями. Саломея Хагент, ливанская жена его ближайшего друга в миссии, чмокнула Элиота в щеку и сказала, что он сегодня сокрушительно красив. Саломея — миловидная женщина с оливкового цвета кожей, мать четырех детей и любящая супруга, вопреки всему сумела сохранить в душе девичий, если не сказать детский, романтизм. К счастью, Фрэд понимал ее, и Саломея имела свободу, ограниченную лишь общепринятыми правилами приличия.

— Вы что, назначены сегодня встречать гостей? — спросил его Фрэд, когда все прошли мимо.

— Да нет, просто вечер сегодня удивительный, вот я и вышел подышать.

Фрэд, человек пятидесяти лет с лаконичной манерой речи, окликнул жену и сказал, что немного задержится здесь. Он вытащил сигарету, прикурил, посмотрел на луну и грустно вздохнул.

— Вечер сегодня и вправду прекрасный.

— Да. — Элиот засунул руки в карманы. — Кажется, наш посол засобирался в отставку. Слышно что-нибудь утешительное о новом кормчем?

— Ни слова, кроме того, что он был крайне щедрым жертвователем президентской кампании, а про Индию знает только то, что Дели — ее столица.

— Жаль. Я-то надеялся, что на смену прежнему появится такой же крепкий профессионал.

Хагент вздохнул.

— Не везет. Впрочем, это не все плохие новости. Говорят, часть посольского персонала пойдет на повышение, а другая будет уволена.

Они стояли под деревьями, слушая симфонию лягушек и насекомых.

— Моник уже там? — спросил Хагент.

— Нет, она еще не приехала.

— Ты разговаривал с ней после обеда?

Элиот заглянул в лицо Хагента.

— Нет. А что такое?

— Не знаю, стоит ли говорить, это достаточно неприятно, но мне звонил Ранджит Бенирджи, мой приятель из министерства культуры. Ну, знаешь, разговор в духе пресловутою: думаю-вам-будет-интересно-узнать…