Без покаяния

Леньке, пропащей душе, не привыкать и в кондее. Это фраера из «фашистов» политиков горюют тут о пропавшей молодости и какой-то там правде: им невдомек, рогачам, что слезами горю не поможешь, в чужих руках сила. А Леньке — везде родимый дом. По формуляру он и вовсе рецидив: бесполезный член общества. Три судимости, три фамилии да еще кличка нечаянная. Первый раз, еще до детдома, кусок хлеба украл. В магазине у весов прямо тяпнул. Дали год. Второй раз — простыню спер на харчи: в детдоме начальница-холостячка всю крупу с хахалем прое…ла, сука, и жрать было нечего. Дали два года. Потом уж настоящая кража была, скачок в шнифт,[2] дали пять. Уже восемь лет в итоге, а всего от рождения ему — восемнадцать… Совершеннолетний, куда ни крути, могли бы на разводе и шлепнуть!

Могли, конечно, только не вышло пока по-вашему, гады! Поём!

Эх, «черный ворон» станет у ворот!
А часовые делают обход.
В звонкий бубен бьют цыганки,
Ветер бродит у Таганки,
Вьюга над Лефортовом поет!

Рад, что на работу не ходить завтра?

А что он — не ходил, что ли? Ходил, и вкалывал, и в трудовом соревновании участвовал. На отсыпке полотна за «Красный кисет» бригада билась! Настоящее сражение и трудовой энтузиазм! Табаку-то негде купить, а «Красный кисет» — это премия, цельная пачка махры, на всю бригаду хватало! Тачки гудели по дощатым трапам, я те дам! Бригада Надеждина три дня кряду приз схватывала, бригадир делил махру у костра по крошке, как дорогое лекарство, и Леньку не обделял, поскольку и Ленька вкалывал.

А теперь другое положение. Ученые доктора с лесоповала, что припухают тут по 58-й, говорят, что и на втором котле помрешь ровно через девять месяцев, день в день, согласно калорийности и прочих кормовых единиц. По всем научным срокам — утробный период! А что же на «першем»? Сорок мучеников, что в Библии сидели на бесплодных смоковницах в ожидании царства небесного, вроде бы сорок суток выдерживали без воды и пищи, паразиты. Потом, короче, дохли. Так ведь те верующие были…

Но жратва дело такое, что тут никакая вера не спасает. Тут главное — калории. На первом котле, судя по всему, Ленька выдержит суток восемьдесят. Все же фору даст ему гражданин начальник, если со святыми сравнить…

Стало быть, поживем! Впереди еще вся жизнь! Молодым везде у нас дорога, едрена Феня! Вот и горбушка еще цела!

Но тут терпение лопнуло, дрогнувшей рукой схватил Ленька несчастную трехсотку и впился в нее зубами, задвигал кадыком.

Ух, сладкая вещь — хлеб! Особенно — с морозцем! Похрустывает на зубах, крошится во рту, гонит слюну. Но в пайке — только на три хороших укуса. Остальное так, припек…

Короче, как не было горбушки. А дня-то впереди сколько! Неужели так и придется сидеть в первой?

Тут за окном, на воле, заскрипел снег под кордовыми ботинками «ЧТЗ». Кашлянул знакомый голос:

— В этой… припухаешь?

Ванька-Гамлет, сосед по нарам, из «фашистов»… Самый верный человек…

— Припухаю пока в этой, — отозвался Ленька и только теперь заметил, что уголок в одном глазке выбит. Наверное, летом при духоте блатники сквознячок организовали, падлы. А теперь вот по-зимнему оттуда сифонит, до костей прохватывает! Но — опять-таки — сообщение с внешним миром.

— А тех… знаешь? Шлепнули… — вновь раздался громкий шепот..

— Слыхал…

— Чего передать в бараке?

— Ничего, Гришке Михайлину напомни, чтоб пересадили из первой. Дубарь стучится: ноги и грабки каменеют.

Снова хрустко отдались по снегу шаги.

Да, дружба есть дружба. Ленька с фраерами дружит, хотя и презирает их за перекос мозгов в разрезе текущей политики. У него к ним душа больше лежит за то, что они — не бандиты. Даром что сам он по воровской статье, но ведь настоящие воры — это вовсе и не люди, каждому ясно. Не кто иной, воры и довели до логического конца эту красную идею: «Твое, мое, богово…» Один заработал горбом и кровавыми мозолями — другой отнял и съел! Вот вам и вся система! А еще он за то уважает «фашистов», что их начальство не терпит, все больше на бытовиков опирается. Тут во всем легко и просто разобраться, кто кому — друг, а кому — враг.

У начальника фамилия знатная — Кремнёв. Из стрелков он, выслужился до младшего лейтенанта. Грамота, понятно, семь классов, как у Леньки, а потом еще три года вечерней туфты. И вот он уже офицер и начальник лагпункта. Конечно, грамоты за ним никакой, зато он из коренного населения, коми, вот за то ему и почет и уважение. Политика.