Без помощи вашей

Лихорадка нарастала весь последний день, колотила, обливала морозом, заставляла кутаться в оба плаща и сжиматься комком, подтягивая колени к груди. Временами от озноба он начинал стучать зубами, временами дрожал так сильно, что в потревоженной ране вспыхивал костер. Рана сделалась до странности чувствительна, любое касание отзывалось острее, чем игла, вонзенная под ноготь. Если не хочешь выть и скрипеть зубами — вовсе не шевелись. И забудь о левой руке: любое ее движение разрывает грудь.

Мази и перевязки… Кисточка стала орудием пытки. Все, на что Эрвин оказался способен, — это раздвинуть края раны и уронить каплю снадобья. Потом боль парализовала его. Прошло много времени со дня нападения, — подумал он, когда смог думать. По меньшей мере, несколько суток. Десять порций снадобья, никак не меньше. Хворь должна была уже отступить… рана начала заживать, я увидел бы это, будь хоть немного светлее. Осталось перетерпеть лихорадку — и пойду на поправку. Лекари говорят: лихорадка возникает, когда тело борется с хворью. Прежде не боролось, а теперь борется. Это хорошо! Осталось немного… лишь дотерпеть.

Он кутался в плащи, дрожал от озноба, стучал зубами. Вскрикивал, если жесткая ткань касалась раны. Попытался перевязать ее, но так и не смог: боль оказалась сильнее воли. В сердцах отшвырнул бинт и упал на спину. Дотерпеть… скоро пройдет.

Станет легче. Хворь ведь уже уходит…

— Бей! — рявкнул брат, и Эрвин ударил. Вложил всю злобу во взмах деревянного меча и обрушил на Рихарда. Тот легко отшвырнул клинок своим мечом.

— Плохо, Эрвин, — сказал брат. — Контратака тебя прикончит. Видишь?..

Деревяшка Рихарда уперлась Эрвину в ребра. Он отбил и атаковал снова — с тем же результатом. Снова, снова. Всякий раз Рихард комментировал:

— Запястье держи тверже — меч отлетает после удара… Закрывайся щитом быстрее. Ударил — и сразу в защиту… Не раскидывай руки при атаке — ты подставляешь грудь… Собранней держись, тверже! Ты словно кукла какая-то!

В доказательство последнего утверждения Рихард резко атаковал, нанося боковые удары и наступая. Эрвин пытался парировать и мечом, и щитом, но меч был отбит в одну сторону, щит — в другую, а Рихард ударил прямо в середину груди и швырнул брата наземь. Они прервались, со злостью глядя друг на друга. Эрвин поднялся, отряхивая пыль.

— Поразительно, как ты можешь совсем ничего не уметь! — сказал Рихард. — Ты — просто чудо какое-то.

— Я на два года младше тебя, — буркнул Эрвин.

— И что? Когда мне было тринадцать, я мог выстоять против любого грея! И залезть на эту вот стену без веревки, и проскакать галопом…

Эрвин прервал его:

— А хочешь, поговорим об истории? Скольких императоров ты вспомнишь, кроме Адриана и Того, Предыдущего? Или экономика: назови-ка годовой доход всех тринадцати Великих Домов! Может быть, основной продукт каждой земли? Население?.. Или желаешь сыграть в стратемы, раз уж военное дело тебе так по душе?

Рихард снисходительно усмехнулся. Именно снисходительно, не с раздражением или гневом.

— Пойми, братец, ты не сможешь ни бегать, ни прыгать, ни сражаться, пока не умеешь ходить. Или твоим языком: пока не выучишь буквы, не прочтешь книгу. Вот это, — Рихард взмахнул мечом, — буква А. С нее все начинается. Власть императоров, доход Великих Домов, что там еще ты вспоминал, — все стоит на мечах!

— А мне вот казалось, жизнь начинается с молока и хлеба. Не желаешь ли пройтись за плугом? Может быть, потренируемся доить коров?..

Рихард крутанул мечом и прищурился, словно прицеливаясь.

— Когда тебе, братец, нанесут оскорбление, плюнут в лицо — что станешь делать? Зубоскалить, как сейчас?

— Посмотрю по ситуации.

— А если какой-нибудь подлец притиснет твою жену — тоже посмотришь по ситуации?

— У меня не будет жены.

— Это еще почему?

— Прямое следствие из твоей логики, Рихард. Жен заслуживают только меченосцы. Все прочие — крестьяне, купцы, священники и даже лучники — размножаются почкованием, как деревья.

Рихард презрительно наморщил губу.

— Знаешь, Эрвин, таких, как ты, никто не любит. Ты не найдешь ни друзей, ни союзников. Никому не понравится слабак, пытающийся выглядеть первым умником на свете.

— Зато сильных дураков все просто обожают! — фыркнул Эрвин.

Брат подступил к нему вплотную и процедил:

— Я скажу это лишь раз, но лучше тебе запомнить. Когда-то я стану герцогом и твоим сюзереном, а ты — вассалом. Я отправлю тебя представителем в Палату, так что видеться мы будем, к счастью, очень редко. Но тебе придется выполнять мои приказы безоговорочно и точно. Ты обучишься этому, хочешь или нет.

Ухмылка сошла с лица Эрвина, но он не отвел взгляда.

— А теперь я скажу кое-что. И, возможно, повторю, если ты забудешь. Когда станешь герцогом, Рихард, лучшее, что ты сможешь сделать, — это слушать моих советов. Спрашивать моего мнения всегда и во всем, кроме военного дела. Лишь тогда я буду твоим верным вассалом, а ты — великим лордом.

Рихард приподнял брови, помедлил, выбирая реакцию. Желание сломать Эрвину нос явственно читалось на его лице. Но выбрал он другое: презрительно хохотнул.