Без пощады

Снимаем предохранительную крышечку и заливаем жидкость в наружный приемник. После чего крышечку завинчиваем и включаем микронасос. Жидкость прогоняется через фильтры и поступает в небольшую емкость, которая находится уже на внутренней стороне скафандра. А из емкости к тебе в рот сама выдвигается трубочка. И пей-веселись!

Конечно, муромская старка через трубочку – преступление против самого духа исконной русской культуры. Старку, мил-други, надлежит потреблять из такой же, как сама фляжка, аккуратной берестяной чарочки на осьмнадцать золотников ровно. И чтобы с моченым груздем обязательно, а пуще того – с рыжиком…

И занюхивать, занюхивать всенепременно! Обязательная часть ритуала! Пышной шевелюрой боевого товарища!

Шутка.

Эхма, ладно…

Наливай, Егор, и – понеслась! Кто не умрет – живым останется!

– Чтобы не последний! – провозгласил Кожемякин типично муромский тост.

Мы хлопнули, точнее сказать – соснули. Все, кроме Дантеса.

– О, найс виски, найс виски! – оживился Тексас Ро. Дантес довольно холодно перевел:

– Мой друг из субдиректории Центральная Калифорния говорит: хорошая водка.

– Ты ему скажи, Данушка, что это не водка никакая, а старка, – попросил Егор. – Или ладно, пусть его… А сам-то почему не выпил?

– Спасибо, я сыт.

– При чем здесь сыт?! Это не еда, а лекарство. От кручины.

– Егор, да не цепляйся ты к собрату по Великорасе, – сказал Коля. – Может, он непьющий.

– Да-да, хорошо! Непьющий! – закивал Дантес.

– Ну и ладно, нам больше останется, – с неожиданной легкостью отступился Кожемякин. – Кому повторить?

– Спасибо вам, Егор Северович, но меру надо знать. Лучше меньше, да чаще. Пойдем мы работать, – церемонно откланялся один из старших техников и знаками отозвал всех своих коллег.

В самом деле: по правилам техники должны были, не дожидаясь приказа, осмотреть флуггеры, устранить мелкие неисправности, пополнить запасы ГСМ и боекомплект твердотельных пушек (если таковые имелись). После этого требовалось поставить несколько полностью подготовленных к вылету машин на катапульты – на боевое дежурство.

А вот мы вплоть до дальнейших распоряжений командования имели полное право даже задрыхнуть. Единственное, что вменялось нам в обязанности, – находиться в непосредственной близости от своих машин.

– Эт-то что тут за кабак?!

Мы обернулись. Ой, мамочки… Белоконь!

Ну, сейчас начнется… «Это вам не бардак!.. Это российский военфлот!.. Гвардейский авианосец!.. В неустановленное время! В неустановленном месте! Распитие спиртных! О вашем проступке будет доложено!»

Но Кожемякин ничуть не смутился. Как равный Белоконю по званию и старший по возрасту (впрочем, младший по должности) он, не подумав даже спрятать флягу, с вызовом ответствовал:

– Горькую пьем, Андрюшка!

Белоконь, к моему громадному изумлению, вроде как даже улыбнулся.

– Да ясно, что не сладкую…

– Как леталось, сокол занебесья?

– Три борта потерял… – вздохнул Белоконь. – Но и мы в долгу не остались. Я одного завалил точно. Еще пять «Абзу» можно записать на групповой счет эскадрильи. В общем, «три-шесть» в нашу пользу. И ракет этих, «Рури», нащелкали, как семечек, несчетно… Но три пацана, черт… Жалко… Эх, налей-ка и мне, Егор.

«Вот так да! Неужели правду говорят, что война делает людей лучше?»

– Ну, за что теперь? – бодро осведомился Свинтилрв. – За победу?

– За победу мы уже сегодня повоевали, – сказал Кожемякин. – Давайте по-человечески, а? Будем живы – будем здоровы!

– Постойте!.. Постойте-ка, товарищи, не пейте! – разволновался Лобановский. – Можно мне сказать?

– Молодым везде у нас дорога, – благословил мичмана Белоконь.

– Я предлагаю выпить… За моего ведущего лейтенанта Пушкина!.. Честно, без подхалимажа! Два вылета – и два раза товарищ Пушкин мне жизнь спасает!

– Ну уж два… Два раза по половинке… – заскромничал я.

– Это как же ты, Саша, умудрился? – Белоконь посмотрел на меня с неподдельным интересом. Впервые, кажется, за четыре с половиной года знакомства.

Ну не рассказывать же, как Лобановский заснул прямо в боевом вылете, а я его разбудил?!

– Да вот как-то так случилось… Когда летали на сопровождение «горбатых», в условиях радиомолчания у мичмана случились проблемы с навигацией, ну а я его домой привел. А в этом вылете ему плоскость оторвало… И всех моих заслуг – что я ему запретил катапультироваться. Ничего героического, одним словом.

– Вот только не надо ложной скромности, Саша, – шутливо пригрозил мне пальцем Свинтилов. – Знаем мы, у тебя всегда «ничего героического». А потом выясняется, что ты и джипсов на Наотаре валил, и охраннику клонскому пулю в лоб засадил, и от егерей «Атурана» убежал… Так что – за тебя Саша! И за звездочку твою вторую необмытую!

Мою лейтенантскую звездочку мы, справедливости ради, немножко обмывали уже, на Большом Муроме. Но Свинтилова тогда с нами не было. Моих друзей с «Трех Святителей» – и подавно.

– Правильная мысль! За Сашку! – подхватил Колька. – Больших звезд тебе, дружище!

Я, растроганный до глубины души, с удовольствием потребил старку.

– Ну, бог троицу любит, или как? – Кожемякин вопросительно посмотрел на Белоконя.

Тот с ответом не спешил.