Без пощады

— Капитан Тревор, — теперь уже с полным сознанием всей важности сказанного Реджинальдом начала Вега, — напрасно вы делаете мне такие признания. Я никогда не давала вам права думать, что могу серьезно ответить на ваше, хотя и лестное, но чуждое мне чувство. Отвечать вам взаимностью я не могу. Останемся добрыми друзьями, какими мы были до сих пор, но не…

— Можете не договаривать, мисс Вега! — холодно и даже грубо оборвал он ее. — Я слышал достаточно, и знаю, кто является препятствием между нами. Это — мой собственный кузен… Хорошо, будьте с ним счастливы, если вам удастся завладеть им. Что же касается меня, то я утешаюсь мыслью, что в житейском море плавает не одна такая прекрасная рыбка, какой являетесь вы, пойду ловить другую… Прощайте, мисс Вега Поуэль!

Сняв шляпу, он с подчеркнуто изысканной вежливостью отвесил своей собеседнице низкий поклон. Затем, круто повернувшись на каблуках, подбоченясь и насвистывая какую-то песенку, быстрыми шагами удалился.

Оставшись одна в темноте, Вега в отчаянье закрыла руками свое искаженное обидой лицо и горько зарыдала. В ту же минуту ее плечи обхватили две нежные, теплые и мягкие женские руки и милый, ласковый голос проговорил:

— Не плачь, моя милая Вегочка. Ты держала себя молодцом с этим франтом, и больше он к тебе не решится приставать. А я скажу тебе кое-что, после чего ты не захочешь больше плакать, а будешь радоваться. Пойдем со мной. Мы обойдем дом с задней стороны, где никого нет, и я дорогой все расскажу тебе.

В то время, когда сестры, нежно обнявшись, пошли по одной дорожке, чтобы через задний ход незаметно пробраться в одну из своих комнат, сэр Ричард отправился отыскивать Юстеса Тревора. Отыскав юношу в каком-то темном углу опустевшей бальной залы, где один за другим угасали огни, он утешил и его точно так же, как утешала Сабрина свою сестру. Горевавшая перед тем парочка стала ликующей, а ликовавшая до тех пор — кипела теперь из-за отвергнутой любви.

Таким образом, вся эта мучительная игра, к удовольствию одних и огорчению других, была, наконец, закончена.

Глава XXI СДАЧА БРИСТОЛЯ

Около сотни всадников, мчавшихся во весь опор, но не в стройном боевом порядке, а вразброд, в рваных мундирах и помятых доспехах, пробитых пулями шлемах на головах, некоторые, впрочем, и без всякого головного прикрытия, в разорванных покрытых кровью кольчугах, в грязных сапогах, неумытые, облепленные пылью, — вот все, что осталось от армии «Вильяма Победителя».

Эти остатки конницы Гессельрига, так называемых «лобстеров», бежали из-под Раундвэй-Дауна. По-рыцарски храбрый, но беспечный и слишком доверчивый Уоллер вступил в бой с более сильным противником, под предводительством Байрона и Вильмота, и был разбит наголову.

Это было заключением целой серии кровавых схваток с маркизом Гертфордским и принцем Морисом, начавшихся в низменности между Тогскими и Фринольскими холмами и вскоре перешедших в жаркий бой, какого не могли запомнить даже самые опытные ветераны. После нового сражения на соседних высотах Ленсдауна, в котором перевес остался на стороне роялистов, оба войска снова сошлись на высоком горном плато при Раундвэй-Дауне, где и произошло окончательное поражение Уоллера.

Особенно пострадали кирасиры Гессельрига. Ряды их во многих местах были прорваны, у многих погибли лошади, и они оказались совершенно беспомощными в своем тяжелом вооружении. Целыми массами они скатывались в глубокие пропасти, которыми была изрыта скалистая возвышенность. Из сильного отряда в пятьсот человек, лишь за несколько дней перед тем так гордо выступавшего из ворот Бристоля, уцелела едва ли пятая часть и спасла свою жизнь беспорядочным бегством. Во главе этого разбитого отряда находился и сам Уоллер, несколько раз раненный и почти истекающий кровью.

Несмотря на страшное поражение, никто из этой горстки храбрецов не проявлял никаких признаков душевной слабости. Свежая кровь, покрывавшая и их самих, и их доспехи, еще красневшая на их оружии и на лошадях, — все это доказывало, что они стойко бились до тех пор, пока не убедились в полной бесполезности дальнейшего сопротивления. Они даже не стыдились своего бегства, сознавая, что отступили только перед силой, намного превосходившей их собственную. Осуждать их было нельзя, и они знали это. Они спасались с видом загнанных львов, а не трусливых гиен, которых может испугать и ребенок с палкой в руках.

Утро только забрезжило, когда перед бегущими открылся вид бристольских башен, радовавший их взоры и обещавший им безопасность и отдых. В отдыхе они нуждались, пожалуй, даже больше, чем в безопасном убежище. Несколько дней и ночей подряд эти доблестные воины не покидали своих седел, поэтому были очень обессилены усталостью, голодом и жаждой. Сами лошади едва держались на ногах и часто спотыкались, но, понукаемые всадниками, снова со свойственной им добросовестностью напрягали свои последние силы, чтобы выручить своих хозяев.