И сейчас Ивоннель была глубоко тронута его наследием — хотя она едва знала следопыта-дроу, ей пришлось сдерживать слёзы, глядя на развернувшуюся перед её глазами демонстрацию искренней скорби, в особенности глядя на Реджиса — доброго полурослика, который встречал Шерон улыбкой.
Ей стало теплее на сердце, ведь Ивоннель решила, что это пример правосудия — искренняя, щедрая скорбь без ожидания личной выгоды.
Она подумала, каким же холодным и бессердечным местом был Мензоберранзан.
- Крепость большая, - снова сказал Атрогейт, позволяя себе клочок надежды. Он шагнул к Реджису и поднял его на ноги.
- Пойдём, Рамблбелли. Не будем сдаваться, будем верить в Дзирта. Крови я не вижу, и не хочу сомневаться в этом проклятом эльфе. Мы так не делаем. Мы дерёмся. Мы дерёмся, пока есть за что драться.
- Не будь глупцом, - упрекнула его Далия — слишком жестоко, по мнению Ивоннель.
- А ты, значит, готова сразу же плакать и драпать, да?
- Его больше нет.
- Мы этого пока не знаем!
- Тогда почему ушёл захватчик? - спросила Далия.
- Может, этот дроу убил его насмерть в поединке! - настаивал Атрогейт.
- Захватчика? - мягко спросила Ивоннель, качая головой.
- Не сомневайтесь в нашем парне, - сказал Атрогейт. - Я видал, как он убивал и больших тварей.
Реджис приободрился. Он глубоко вздохнул, прочистил нос и расправил плечи.
- Хорошо, посмотрите, - сказала им двоим Ивоннель. - Позовёте нас, если что-то найдётся.
Она пыталась показать свою поддержку, ведь эти самые дорогие друзья Дзирта не заслуживали меньшего, но услышав собственный голос, различила в нём ноты обречённости.
Атрогейт и Реджис направились к выбитым дверям крепости. Далия, после того как помогла Энтрери опуститься на землю, поспешила за ними.
- У тебя бывали деньки и получше, - сказала ему Ивоннель, усаживаясь рядышком.
- Просто боль, - ответил он. - Всё время, пока я был внутри — и до сих пор. Не могу привыкнуть. Невыразимая боль, которая не отступает и не слабеет.
Ивоннель кивнула и положила руку ему на плечо.
- Возьми мой кинжал и воткни мне в сердце, - попросил он. - Забери у меня душу, отправь в забвение, умоляю — ведь если вечность приготовила мне такие мучения, я лучше превращусь в ничто.
- Ты думаешь, что твоя книга уже написана.
- Я только что прочёл её. Концовка печальная.
- Но так не должно быть, Артемис Энтрери, - заверила его Ивоннель. - Это были только прожитые тобой главы. Ещё остались страницы, которые необходимо заполнить.
- Что ты об этом знаешь? - с сомнением спросил он.
- Я знаю, что если бы твоя судьба была предрешена, а история — уже рассказана, у Шерон не было бы причин позволять тебе вернуться.
- Может быть, это лишь ради того, чтобы истязать меня знаниями о грядущем.
- Нет, это не её цель. Хотя в последнее время она оказалась не на своём месте, подобные бессмысленные насмешки не подходят её роли во вселенной.
- Её роли?
- Её роли в сердце любого разумного существа. Она — причина правосудия, но не судья. Она не получает удовольствия от добра или зла. У неё нет предпочтений.
- Тогда кто же судья? - спросил Энтрери. - Какой-нибудь бог, которого я никогда не признавал? Некое высшее существо, сделавшее нас пешками в своей странной игре?
- Ты сам себе судья, - объяснила Ивоннель, - в тех местах своего сердца, души и памяти, где не можешь спрятаться. Ты знаешь об этом. В этих тёмных и тайных местах ты знаешь, чего заслуживаешь.
Фырканье Энтрери выражало нечто среднее между насмешкой и отрицанием.
- А разве Дзирт заслужил такую судьбу? - спросил он.
- Мы пока не знаем, какая судьба его постигла.
- Разве? - спросил Энтрери, кивнув на лужу в форме паука.
- В посмертии, - ответила Ивоннель. - Мы говорим о божественном правосудии или о слабости смертных? Я сомневаюсь, что они похожи. Каждый день многие получают то, чего не заслуживают — хорошее и плохое. Каждый день. Тысячу раз на дню.
Она замолчала и какое-то время просто разглядывала мужчину. Он столько перенёс — его боль была очевидна. Его лицо превратилось в маску гнева, но в глазах стояли слёзы.
- Ты дорожил им, - сказала она.
- Это сложно.
- Разве? Или ты делаешь это сложным, чтобы скрыть своё собственное... эго?
Энтрери бросил на неё презрительный взгляд, но лишь на мгновение.
- Смотреть на Дзирта было всё равно, что смотреть в зеркало — но в ином свете. Его кожа была тёмной, а моя — светлой. Но его душа...
Он замолчал и беспомощно рассмеялся.
- Мне говорили, что однажды он сказал, будто глядя на меня, на то, чем я стал, боится того, чем может стать сам. Уверен, Дзирта До'Урдена не ждут коконы с жалящими осами.
- И поэтому ты оплакиваешь свою жизнь?
- Нет, - резко ответил он, не успела она закончить. - Нет, - повторил он мягче. - Я о многом сожалею, но из-за того, что я принёс другим, моя собственная судьба проклята... если она проклята.
- Что ж, Артемис Энтрери, в таком случае Дзирт показал тебе, кем ты надеялся стать — по крайней мере, в каком-то смысле.