Без пощады

Очень нелегко пришлось штурмовикам, тяжелее всех – торпедоносцам…

«Горынычи» провели тяжелейший бой с клонскими истребителями. Им помогали две эскадрильи «Хагенов», укомплектованные европейскими экипажами и действовавшие с борта «Дмитрия Донского». И хотя держались «Хагены» довольно далеко от свалки, обеспечивая общее прикрытие, они прозевали массированный ракетный обстрел с фрегатов и вот их урановые стержни выкосили через одного.

Но для нас, лично для нас, пилотов «Дюрандалей», атака прошла рутинно. В потерях числился только Колькин ведомый, фамилии которого я так и не узнал.

А музыка играла.

Второй удар нанесла группа «Буран», введенная в бой на правом фланге против авангарда авианосных колонн.

К сожалению, в ее использовании был допущен серьезный просчет. Как показал позднейший анализ сражения, правильнее всего было использовать триста пятьдесят флуггеров «Бурана» одновременно с нашими – и тоже с кормовых ракурсов.

К моменту появления на арене авианосцев «Бурана» адмирал Шахрави был уже внутренне готов к любым неожиданностям. По его приказу эскадра дальнего прикрытия, болтавшаяся без дела далеко за плоскостью системы, подошла к месту боя через Х-матрицу и вклинилась между «Бураном» и своими авианосцами. Наши флуггеры натолкнулись на сплошную стену зенитного огня, а к «Александру Невскому», «Адмиралу Ушакову», «Адмиралу Нахимову» и «Князю Потемкину Таврическому» устремились клонские торпедоносцы.

Пережившие громовой март 2622 года пилоты гордились тем лютым боем, как драгоценным орденом.

Но это – не моя история.

Наши «Дюрандали» достигли «Трех Святителей» и благополучно сели.

Я дождался, пока Лобановского вытащат из его битой машины спецы на спасательном флуггере, и тоже пошел на посадку. Рядом на своих машинах крутились Бердник и Бабакулов, так что одиноким я себя не чувствовал.

Вслед за мной начали садиться одиночные «Горынычи» и редкие «Хагены» – некоторые с преизрядными дырками. В общей сложности их ожидалось штук сорок, ведь мы подбирали не только свои машины, но и уцелевшие истребители с «Рюрика» и «Дмитрия Донского».

Вот уж не ожидал, что снова окажусь на борту родной посудины! Да еще и в обществе друзей, которых уже успел, врать не буду, записать вместе с собой в покойники.

Скольжение по полосе магнитного финишера…

Гостеприимно распахнутые створки подъемника…

Верхняя ангарная палуба…

Да здесь собрался едва ли не весь авиатехнический дивизион!

Каждый вернувшийся флуггер срывал бурные аплодисменты. Только я вылез из кабины размять ноги – на это особого разрешения командования, к счастью, не требовалось, – как оказался в компании Егора Кожемякина, Кольки, Лобановского, кучи техников, включая белобрысого Петю, и трех незнакомцев. Последние были гостями: они на моих глазах вылезли из «Горынычей» с эмблемами 11-го отдельного авиакрыла, приписанного к «Дмитрию Донскому».

Эге, да я же одного из гостей знаю! Это Григорий Свинтилов, мы вместе в лагере сидели!

– Гриша?

– Саша!

– Вот так номер!

– Здорово, гвардеец!

Мы обнялись. Вот примета того огненного времени: мы со Свинтиловым не виделись-то всего четверо суток, ведь нас всех вместе возили на экскурсию в Москву и Техноград. Но, прощаясь на борту «Емельянова», мы были уверены, что никогда больше не встретимся. И вот надо же!

– А это, познакомься, младшие лейтенанты из пополнения: Тексас Ро Масакр и Данкан Тес. Северные американцы.

– Данкан Тес?..

– Можно просто Дан, – почти без акцента сказал парень и протянул мне руку.

– Саша, – промямлил я, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

«Дан Тес… Дантес! Неужели… судьба?.. И лицо до чего же неприятное… Даже за забралом скафандра видно! Губы тонкие, бескровные… Скулы торчат… Страшный как смерть!.. Да ладно, глупости какие… Не обращай внимания! Просто дебильные имя-фамилия, случайное созвучие такое вот получилось…»

А тут еще Колька, как назло, будто бы хотел сказать: «Да нет, судьба, именно судьба!»

– А друзья не называли вас Дантесом? – спросил он у американца, многозначительно взглянув на меня.

– Извините?

– Не обращайте внимания, Дан, – встрял я. – Скажите, где вы так хорошо выучили русский?

– А, это! – Парень улыбнулся. – Брал в школе. Папа говорил: «Сын, учи русский! Вырастешь и поедешь в Россию работать! Рабочий русского завода имеет столько денег, сколько у нас не имеет…» Нэшнл лиг бейсболман… Как это по-русски?.. Не важно… Знаменитый спортсмен!

«Ну естественно, – подумал я. – Велика важность, спортсмен… Какая от него польза, кроме как самому себе, что здоровый он, как кабан? А рабочий ценный продукт производит…»

– Хорошие у вас школы, – не скрывая удивления, заметил Лобановский.

– Школы? Школы о’кей, хорошие. – В том, как именно Дантес (хотелось мне или нет, но Данкана Теса называть для себя иначе я уже не мог) признал этот факт, мне почудилась недоговоренность. Кажется, он хотел сказать нечто вроде «школы-то хорошие, только жизнь хреновая», но не стал развивать свою мысль.