Без Поводыря

Первую атаку с легкостью отбили. И тут же, выполняя приказ командующего, продолжили движение в сторону основных сил бухарцев. Пока уже после обеда, около пяти вечера, две армии, наконец‑таки, не сошлись в прямом противостоянии. Чему, кстати, немало удивился эмир. Он никак не ожидал этакой прыти от марширующей пехоты императорской армии. Ему и в голову не могло придти, что столь малочисленный отряд рискнет напасть на его орду.

Кавалерия атаковала наших солдат и с фронта и с флангов — уж очень ее было много, против неполной тысячи. И, тем не менее, она была отбита артиллерийской картечью и плотным ружейным огнем. Противник активно палил в ответ, но пули из древних, давным–давно устаревших, ружей падали, недолетая до шеренги русских солдат. Пока Абрамов с Пистелькорсом воевали, сзади подошли резервы, и наши войска пошли в контратаку. Вскоре были захвачены полевые укрепления бухарцев и батареи. Одновременно казаки отбросили туркменскую конницу, вышли во фланг войска эмира, и принялись палить из пушек и пускать ракеты. Еще несколькими минутами спустя, подкатили орудия из резерва, и битва превратилась в избиение мечущегося в панике неприятеля.

На поле боя только убитыми осталось более тысячи воинов Музаффара. Раненых было в несколько раз больше — но произвести им счет не представлялось возможным. Трофейные команды только собрали с поля боя оружие и воинские припасы, оставив занимающихся своими ранами бухарцев без внимания.

В русском отряде погиб один солдат. Еще двое умерли следующим днем от ран. Легкораненых — около полусотни — с трофейным обозом отправили в Верный.

Те из бухарцев, кто смог каким‑то чудом миновать злые пушки парохода «Перовский», и смогли переправиться на правый берег, с ужасом встретили поджидающий их келеучинский отряд. Уйти в сторону Самарканда удалось четырем или пяти тысячам всадников. Их и преследовать не стали. Генерала Романовского гораздо больше манил Ходжент. Город этот, собственно, принадлежал не эмиру Музаффару, а кокандскому хану, но командующий в такие тонкости не вдавался.

Новости о новой победе русского оружия в Туркестане несколько оттеняли известия из северо–западного Китая. Кульджа — последний оплот маньчжурской династии в Синьдзяне — пал.

Двадцатого января восставшие смогли преодолеть городские стены. Гарнизон и жители столицы наместничества большей частью были вырезаны. Со стороны инсургентов пало чуть ли не тысяча человек, но это только распалило ярость атакующих. Ничтожная часть китайских войск и чиновники заперлись в цитадели — дворце цзяньцзюня. Остальной город разграблен и сожжен.

С началом марта пала и цитадель. Откочевавшие оттуда киргизы рассказывали, что когда продовольственные склады опустели, китайский генерал–губернатор Мин Сюй отправил к восставшим делегацию, послав в подарок сорок ямб — примерно семьдесят килограмм — серебра и несколько ящиков чая. Делегацию отпустили, чай выпили, но условия почетной капитуляции, которые хотел для себя цзяньцзюнь, не приняли. Узнав об этом, Мин Сюй взорвал весь имеющийся в цитадели пороховой запас, и погиб под развалинами.

Победа дунган всколыхнуло казахское население приграничья. Генерал–майор Герасим Алексеевич Колпаковский, начальствующий над войсками Семипалатинской области, докладывал: «Подданные нам киргизы Большой орды не остаются равнодушными к движению дунган, но увлекаемые возмутительными слухами, распускаемые удивительно опытными агентами дунган и неподданных нам киргиз китайского протекторатства, во главе коих стоит султан Дур–Али, и склонные к добыче насчет грабежа беззащитных манчжуров и калмыков, ждут только удобного случая, чтобы откочевать из наших пределов».

Еще воинский начальник сообщал, что он, не дожидаясь распоряжений из штаба командующего округа, приказал задержать в Семипалатинске и Верном некоторых киргизских баев. А сам, при инспекционном объезде приграничных укреплений и застав, подвергся нападению «байджигитов некоторых киргизских родов, отказывающихся ныне признавать русскую власть». Произошло несколько нападений на русские казачьи поселения. Некоторые крупные опорные пункты, вроде станиц Кокпектинской и Усть–Бухтарминской, оказались, чуть ли не в осаде совсем недружелюбно настроенных туземцев.

— Я должен ехать, — подвел итог наместник, дождавшись прежде, когда я прочитаю последнее донесение. — Мне надобно теперь быть там. В Верном.

— Да полноте вам, Ваше Высочество, — возразил я. — Там и так генералов избыток.

— Вы не понимаете, Герман! Скоро начнется такое… Впрочем, об этом пока еще рано говорить. Просто поверьте, Герман Густавович. Мне надлежит быть там, где будет все решаться. Когда мы перейдем границу…

— Что? Я не ослышался, Ваше Высочество? Вы таки намерены ввести войска в Синьдзян?! Затем эти полки, что с вами пришли, нужны были?

— Говорю это вам, с тем, чтоб в надлежащий момент вы имели представление о том, как следует поступать. Надеюсь не нужно напоминать, что до того, как наши войска не наведут должный порядок в Илийском крае, говорить об этом не следует?!