Без поводыря

Наибольшие затруднения вышли с текстом письма отцу. Нужно же было как-то поставить его в известность о переменах в моем статусе. Причем сделать это так, чтобы не перепугать родителя сверх меры. Не заставить бросить все дела в Европе и рвануть в Санкт-Петербург спасать непутевого младшего сына. Ничего не писать – тоже не выход. Незабвенная Наденька Якобсон непременно поделится новостями с отцом, Иваном Давидовичем, а тот не преминет черкнуть пару строк с выражениями своего участия старому генералу Лерхе. В итоге получится только хуже, если Густав Васильевич узнает о проблемах отпрыска от чужих людей.

Написал правду. Добавил, что не намерен опускать руки и отдаваться на волю течения. Уверил, что высокопоставленные друзья и покровители не бросят в беде. Упомянул о суммах, уже вложенных богатейшими людьми столицы в мой прожект железной дороги в Сибири, и что ни Гинцбург, ни Штиглиц, ни московское купечество не оставят без внимания мою травлю.

Написал, потому что сам в это верил. Была, конечно, мысль, что теперь, когда организационные вопросы большей частью уже решены, я, как идейный вдохновитель, уже вроде и не нужен. Понятно, что высочайшего дозволения на начало строительства еще не получено, но даже авторитета одного Штиглица довольно будет для нужного автографа на документах. Причем если это случится не в этом году, и даже не в следующем, а, скажем, лет через пять – только на руку банкирам. Гарантированную прибыль из государственной казны, как акционеры, они станут получать несмотря ни на что. Глупая, расточительная система, рассчитанная на энергичность энтузиастов. Но что оставалось делать? У государства на создание железнодорожной сети и вовсе средств не было.

Кокорину написал, чтобы не волновался. Мое непосредственное участие сейчас уже и не требуется. Средства на «заводскую» дорогу большей частью собраны, трассы определены. Рельсы и шпалы активно готовят. Фон Дервиз будущей же весной может приступать к работам. Полезным было бы, конечно, его, Кокорина, участие в проталкивании прожекта лабиринтами министерств, ибо господа Гинцбург со Штиглицем уж точно не заинтересованы в ускорении процесса, а москвичи больше надеялись на выгодные подряды, чем на выплаты из казны.

Изрядная стопка конвертов получилась. Бумажные посланцы – моя надежда на благополучное разрешение проблем.

Едва отодвинул от себя канцелярские принадлежности, как у стола образовался Апанас. Прибрал бумагу с чернилами и сразу стал сервировать к ужину. Я и не заметил, как стемнело и тусклый свет из маленького окошка заменило нервное пламя свечей.

– Астафий Степанович-то где? – поинтересовался у слуги. Опасался, что, занимаясь почтой, пропустил отъезд казаков.

– Тута я, Герман Густавович, – крякнул сотник, поднимаясь с широкой лавки. – Прикорнул. Что? Уже вечерять пора?

Мой белорус не слишком любезно что-то себе под нос пробурчал, но приборы перед Безсоновым все-таки положил.

– Скажи, Степаныч, – отвлек я казака от важного дела – втирания кулаков в глаза. – Казачки, что с тобой. Среди них найдется парочка хорошо знающих эти места?

– Чегой тут знать-то, ваше превосходительство, – хмыкнул сотник. – Тут Томь, там Обь. Посеред – тракт.

– Не уверен, что мне стоит и дальше продолжать путешествовать трактом, – улыбнулся я. – А вот если бы я решил свернуть в сторону? Найдутся знающие?

Безсонов задумался. Видимо, перебирал людей из антоновской сотни. Уверен, что большую часть полка сотник точно знает. И по именам, и по способностям. А если чуточку копнуть, то наверняка выяснится, что с третью казаков Степаныч в родстве, с половиной в соседях, а остальные – родня друзей.

– Вот ежели бы… Да коли бы… Так и есть такие, – не слишком внятно бормотал сотник. – Но чтоб прямо вот тутошние увалы – это к калтайскому хорунжему, Идриске Галямову нужно обратиться. Его-то людишки здесь каждую сосенку знают.

– Как? – вырвалось у меня. – Как ты сказал? Идрис Галямов?

– Ну да, – кивнул Безсонов. – Калтайская-то навроде нашей казачьей станицы, только татарская. Здеся служивые инородцы живут. Ну и наши, кому местечко понравилось. А главным тут – хорунжий Томско-татарского станичного войска, Идрис Галямов.

Калтай и господин Галямов! Ирония судьбы! И как мне это прежде-то в голову не приходило. Деревенька да деревенька. Калтайская. Двадцать пять верст до Томска. И только вот теперь дошло, что это село Калтай из того, бывшего моего мира, где главой администрации – опять-таки господин Галямов. А еще – в шести километрах, в корабельном бору, который сейчас казаки пуще глаза берегут, знаменитая на всю Сибирь двадцать первого века деревня Коррупционерка.