– О! Это так любезно с вашей стороны! Достоин ли я такого к себе отношения?! Мне, право, неловко лишать государыню цесаревну ее фрейлины ради такой мелочи. – Едрешкин корень! Герасик уже бился бы в череп изнутри в полнейшей истерике, а мне нужно было выговаривать всю эту чушь с совершенно серьезным и где-то даже возвышенным выражением лица. Не знаю, понимала ли Надя, что это не более чем игра? Или воспринимала все как должное? Во всяком случае, я полагал, что именно такие диалоги должны были находиться на страницах ее любимых любовных романов.
– У ее высочества большое любящее сердце, – поджав губу, словно бы случайно выдала какую-то несусветную тайну, сказала мадемуазель Якобсон. – И она непременно меня поймет и не станет корить за некоторое пренебрежение обязанностями.
– Тем не менее, милая Наденька! Мне будет печально осознавать, что ради меня вы лишили себя света. И если вы вдруг передумаете, я никогда не стал бы вас осуждать. Я уже привык лежать здесь, в одиночестве… – Ха-ха три раза. Уж кому, как не мне, было отлично известно, что как только о моей новой должности станет широко известно, от посетителей отбоя не будет.
– Не отговаривайте меня, Герман, – строго выговорила суженая, полыхая щеками. – Я знаю, вам нужно мое участие, и вы можете на него рассчитывать. Тем более что…
– Тем более?
Гостья, отчего-то вбившая себе в голову, что обязана без роздыху дежурить у моего изголовья, запнулась, смутившись еще больше. И немедленно сменила тему разговора.
– Тем более что, как я обнаружила, ваши дела, сударь, находятся в совершеннейшем беспорядке. В книге, где вы вписываете свои долги, я не нашла ни единого упоминания о доходах. Как же вы понимаете, что еще вовсе не разорены? И еще…
– Я уже в высшей степени удивлен, – улыбнулся я. – А есть и что-то еще?
– Конечно! Герман, не смейте улыбаться, словно я маленький ребенок и сама не понимаю, о чем веду речь! Вы, сударь мой, верно позабыли, что я дочь кригскомиссара императорской армии. Часто отец на ночь вместо сказки читал мне интендантские ведомости с подробными комментариями…
– И вам это нравилось?
– Нравилось? – Девушка задумалась на несколько секунд. – Пожалуй, вы правы. Нравилось. Это был наш с Иваном Давидовичем секрет. Я чувствовала себя взрослой…
– Видимо, ваша мама была не слишком довольна этими вашими беседами на сон грядущий.
– Да уж, – хихикнула мадемуазель Якобсон. – Папа постепенно распалялся и начинал ругать каких-то незнакомых офицеров нехорошими словами. На шум конечно же прибегала мама. И она была совершенно недовольна!
– Таким образом вы и научились разбирать финансовые бумаги?
– Не только. После я стала помогать отцу в его кабинете. Мы сверяли приходные ведомости с ценами столичной биржи, проверяли прогоны английской линейкой по карте. Было интересно. Я даже испытывала настоящий азарт, когда получалось разоблачить мошенничество какого-нибудь недобросовестного поставщика или полковых интендантов.
– Вы опасный человек, Наденька, – заявил я совершенно искренне. – Мне уже боязно просить вас оказать мне услугу и заняться моими делами. Было бы горько узнать, что люди, коих я полагал за своих друзей или даже соратников, банальные мошенники и недобросовестные… как вы говорили? Интенданты?
– Поставщики, – вновь прикусив губу, поправила меня девушка. Тут же сцепила ладони вместе и, холодно блеснув глазами, заявила: – И тем не менее мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваша, так сказать, собственность рассыпана по всей стране?
– Иван Давидович – образец отцовской мудрости, – ничуть не кривя душой, признал я. – И коли вам это действительно интересно, был бы рад, если бы моими побочными делами занимался такой очаровательный комиссар. Тем более что сам я, в силу своего возвращения на государственную службу, ими заниматься уже не должен.
– Кто же это делал, пока вы служили здешним начальником? – удивилась Надя. – Что же касается вашего возвращения, это мне уже известно. Сашенька Куракина уже успела мне все пересказать… вкратце. Вас можно поздравить с повышением в чине, Герман Густавович? Мой батюшка получил третий класс только на пятидесятый год беспорочной службы…
– Я слышал, что прежде чины давали менее охотно. Зато признайте, Наденька, Иван Давидович не обижен другими выражениями признания его заслуг. Я имею в виду ордена.
– Ну что вы как маленький, – изогнула она губы в понимающей улыбке. – Вздумали с папой мериться заслугами? Оставьте. Ныне вам благоволит наследник престола, и ежели вы его не разочаруете, ваше будущее может вызывать только зависть иных, не таких активных и трудолюбивых, господ. Однако, сударь, вы меня удивляете. Как же можно доверять ведение своих дел кому-то иному? Это ведь по меньшей мере опасно…