Читаем Без права быть собой полностью

Однако, «Оттепель», так потом назовут последующие за смертью диктатора годы, не всегда предвестник весны. Не отменены были сталинские указы: в столицах республик, крупных городах и местах прежнего проживания селиться после ссылки не разрешалось. В паспортных столах их не прописывали, поэтому на работу устроится было невозможно.

Крякнул отец, проклял порядки в стране и поехали молдаване под Одессу, там, в бывшей немецкой слободе, им предоставили дом с участком и постройками. Прежние хозяева затерялись в степях Казахстана их отправили туда в начале войны.

Что представляет из себя усадьба, остававшаяся многие годы ничьей? Среди мусора и обломков кирпичей Пётр нашёл только никелированный лом. Обрусевшим ли немцам он принадлежал или захватчикам, не понял, как, впрочем, и назначение такого лома в хозяйстве.

Родители снова повесили икону, помолились и принялись за ремонт дома, сарая, забора, пришлось заново возделывать землю под огород, устроились работать в совхоз.

Пётр, неожиданно для себя, попал в «авторитеты» у окрестных ребят: лучше всех сдал нормы ГТО, превзошёл их в «искусстве» материться, знал технологию изготовления «козьей ножки» – самокрутки для курения и научил новых приятелей замёрзшие босые ноги отогревать в свежих, тёплых «лепёшках» коров. Премудрости эти мальчишка почерпнул в Сибири от одноногого пастуха, у которого работал подпаском. За какие-то прегрешения человек, потерявший на войне конечность, был отправлен в «места отдалённые» и можно догадываться, на каком языке он разговаривал с собой, закуривая самосад на пеньке или глотая согревающую жидкость из солдатской фляги.

В вопросах радиотехники среди ровесников Петру тоже не было равных: чинил радиоприёмники, устанавливал розетки и выключатели, налаживал электрическую проводку.

С этим «багажом» отправился в шестой класс украинской школы.

Формулы и цифры сложностей не представляли, другое дело – «языки».

Дома в семье говорили по-молдавски. В сибирской школе преподавали на русском, от ребят с соседнего проулка знал несколько татарских слов, далее шла улица латышей, за ними – белорусы… На каждой полосе домов свой диалект.

Теперь предстояло освоить украинский. Учитель сказал новому ученику:

– Я читаю вслух, а ты пишешь диктант вместе со всеми. Понял?

– Понял.

После каждой фразы мужчина произносил: «комма» или «крапка», что мальчик добросовестно записал. Оказалось, «комма» – это запятая, а «крапка» – точка.

«Ставлю тобі одиницю, – после проверки тетрадей возмущённый педагог перешёл на родной язык, – бо двійку ти не заслужив».

«I'll give you a one», – услышал парень от «англичанки», потому что перепутал слова, в Сибири его учили немецкому.

Чувствуя отношение соседей к своей семье, как к «бывшим преступникам», отец не пошёл в школу «качать права», велел детям «напрягаться».

«Напряжение» среди людей, смотревших в их сторону исподлобья, длилось два года и закончилось, семье пришло разрешение вернуться на родину.

Снова коробки, чемоданы, ящики, переезд в родное село, встречи с друзьями и родственниками, которых родители не видели много лет, а дети не знали вовсе. Прежде крепкий дом оказался в плачевном состоянии, земля, кормившая когда-то семью, пребывала в запустении. Местной властью в их поместье был расквартирован врач, он ограничивался одной комнатой и тропинкой от порога до калитки.

Скрипел зубами мужчина: снова нужно поднимать хозяйство, а силы не те и жена не здорова, надорвалась, пока работала на кирпичном заводе при леспромхозе. Петра отправили в райцентр, в интернат с преподаванием на русском языке, оттуда сбежал, привык жить в семье. Поступил в девятый класс деревенской школы, где занятия велись на молдавском, иностранным стал французский, производственная практика – виноградарство.

Односельчане сочувствовали скитальцам, в школе за проблемы с языками Петра не упрекали, а по точным предметам он показал выдающиеся результаты. Директор, учитель физики, пригласил его работать в своём кабинете лаборантом. В глазах преподавателей мальчишка видел уважение и, даже, удивление. Убедился он окончательно в том, что, не быть ему священником, как бы не настаивал отец, а нужно поступать в технический ВУЗ на новую перспективную специальность «автоматика и телемеханика». Многих ребят завораживали эти слова, конкурс был высочайший. Пётр не добрал половину балла, сказались смена школ, программ и языков.

Расстроенный директор-физик рекомендовал районному отделу образования устроить «самородка» преподавателем точных наук в школу, свободная ставка нашлась в селе на границе с Румынией.

Парню восемнадцать лет, вокруг нет ни друзей, ни родственников. Поселили в крохотную комнатку-норку, за окном – «нейтральная» полоса, каждое утро горбатая старуха ставит на стол кружку тёплого молока и хлеб, потом шесть уроков, плюс работа классного руководителя, плюс занятия с отстающими, почти ровесниками, и проверка тетрадей до трёх ночи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза