Без права на ошибку

— Юноша, проходите! В этой тюремной камере постарайтесь себя почувствовать, как дома! Вы можете располагаться на любом из этих двух топчанов. Меня ведь тоже, как говорится, только-только заселили в эту камеру, я пока еще не успел сделать своего выбора. Немного простоял под окном, размышляя, каким из этих двух топчанов мне следует воспользоваться, но опять-таки пока еще не пришел к окончательному решению по этому вопросу! С вашим же появлением, я решил это право выбора вам передать, так как молодым в нашем советском государстве везде открыта дорога! Так что, молодость, давай, принимай решение, на каком топчане вы будете спать! Да, между прочим, молодой человек, а как вас зовут? — Свой разговор с Васькой он почему-то совершенно неожиданно закончил словами на немецком языке. — Die Luft ist kЭhl und es dunkelt, Und ruhig fließt der Rhein.

Эту фразу генерал-майор Ширмахер взял из стихотворения Генриха Гейне «Лорелей»[16]. Эту прославленную во всем мире песня очень часто пели немецкие солдаты во время передышек на Восточном фронте, когда вспоминали жен, детейЈ когда грустили о своем доме. Во времена Третьего Рейха «Лорелей» считалась народной песней!

— Меня зовут Василий! Не обижусь, если вы будете меня называть просто Васькой! Мы деревенские ко всему привычные люди! Родился и вырос на Урале, там и призвали в армию. Последнюю неделю провоевал командиром взвода разведывательной роты 217-й стрелковой дивизии. Обстоятельства на фронте вынудили командование дивизией нашу разведывательную роту использовать в качестве пехотного подразделения. Так что со своим взводом мне пришлось оборонять Тулу. Я горжусь тем, что и мои товарищи по обороне этого старинного русского города, что все мы не позволили танкам Гейнца Гудериана прорваться к Москве с южного направления.

Совершенно неожиданно для самого себя Васька эту свою тираду закончил фразой, ставшую продолжением слов генерал-майор Ширмахера, произнесших им на немецком языкенриха Гейне «Лорелей. Он эту фразу тоже произнес на чистейшем немецком языке: «Der Gipfel des Berges funkelt, Im Abendsonnenschein».

Затем Васька покинул свое место у порога камеры, прошел в ее глубь, по-деревенски неторопливо расположился на деревянном настиле топчана, находившегося по левую от него руку. Еще с детства Васька любил спать на правом боку, положив голову на руки, лицом повернувшись к стенке. Вот и сейчас, сев на топчан, он посмотрел в сторону своего соседа по камере. Тот все еще продолжал стоять, подперев своей спиной тюремную стену, в этот момент его глаза выражали полнейшее смятение! Советский генерал-майор не понимал, как советский колхозник с Урала мог бы так хорошо знать, так свободно цитировать немецкого поэта Генриха Гейне! К тому же так свободно владеть немецким языем?! Разве что он…

— Васька, ну, что ты опять натворил?! Этой своей немецкой фразой из Гейне, ты своего соседа по камере, простого советского генерал-майора, страшно напугал, ввел его в заблуждение. Сейчас он думает, что ты немецкий шпион! Ну откуда, скажем, парень-деревенщина из советской глубокой провинции может знать Генриха Гейне?! Как он может наизусть прочитать популярное среди солдат Вермахта его стихотворение «Лорелей»? Да еще с таким шикарным баварским проносом! Вась, ты все же прежде подумай, а уж после того, как хорошо подумаешь, говори и делай то, что задумал! — Возмущался Васькиным поведением Альфред Нетцке.

— Но я же не хотел Александра Генриховича каким-либо образом смутить или ввести в заблуждение. Стихотворение Гейне «Лорелей» мне самому очень нравится. Я же его прочитал только для того, что своему сокамернику сказать, что природа и человек неразделимы друг от друга! Что только на природе люди могут жить, чувствовать себя свободными людьми!

В это момент в замочной скважине двери послышался лязг поворачиваемого ключа, дверь широко распахнулась. На пороге камеры появился тюремный надзиратель, своим ростом, телосложением, чертами лица он более походил на грабителя-громилу! Громила был настолько высок ростом, что ему пришлось эту голову нагнуть для того, чтобы пройти в камеру.

Переступив порог камеры, громила остановился, громким голосом прорычал:

— Заключенный N 167743 на выход!

Васька своими глазами, выражающими полное удивление, уставился на этого весьма отдаленное подобие человека. Он, как и все другие тюремные надзиратели, был одет в красноармейское обмундирование, но без петличек с треугольниками или ромбами. Васька не сразу осознал, почему надзиратель, обращаясь к одному из них, не назвал его фамилии? С большим трудом до его сознания дошло понимания того факта, что в этом тюремном изоляторе они попросту никто! Они перестали быть людьми с именами и фамилиями, как только переступили тюремный порог этого изолятора! Они превратились в носителей шестизначных цифр, написанных химическим карандашом на клочке материи, пришитой над левым грудным карманом тюремной пижамы!

Васькино удивление продлилось не так уж долго, в этот момент мимо его топчана прошел генерал Ширмахер.