Без права на ошибку. Том 3 (СИ)

— Лена, — тихое шипение за тонкой дверью пробирается колючей проволокой в легкие и вынуждает попятится. — Не глупи.

Сердце стискивает ледяной кулак. Воздух застревает в легких и обращается в лед. Царапает острыми краями нежную мякоть, впивается заточенными зубцами в мозг.

— Уходите, — скриплю, оглядываясь вокруг. — Уже поздно, я не принимаю гостей.

Угрожать полицией бестолку. Пока они приедут, хлипкая дверь слетит с петель.

Зачем он пришел? Как узнал, что я здесь?

Мы часто встречались с Александром Самуиловичем в прошлом. В доме моих родителей, в его доме. Ходили на одни и те же приемы, да и в целом много общались. Он помог, когда отец заболел. Дал денег, поддерживал первое время.

Пока все не стало слишком плохо. И не появился Олег.

По известной лишь богу причине, мой отец так и не захотел разглядеть гнилую сущность своего лучшего друга. Тайна, которую еще предстоит разгадать.

— Дорогая, я не отниму много времени, — шелестит за дверью, пока я судорожно тыкаю по экрану, набивая сообщение Лазарю. — Я когда-нибудь тебя обманывал?

— Финансовые махинации в компании моего отца за ложь не считаются?

Смеется. До пробирающей до костей дрожи.

— Щенок уже и этот грех успел на меня записать? — кашляет, а затем меняет тон. — Или открывай, или отойди от двери подальше.

— Хорошо! Минута, Александр Самуилович. Я не одета.

— Договорились, — хмыкает за дверью, пока я оглядываюсь вокруг.

Чувствую себя параноиком. Хватаю стоящий на тумбочке перцовый баллончик. Приобрела по случаю переезда в халупу с вечно неработающим домофоном. Удобная штука. Легко помещается в карман широкой толстовки, которую я таскаю на улицу в случае необходимости выйти из дома поздно вечером одной.

Выключаю музыку, включаю диктофон. Проверяю, чтобы запись шла и не прерывалась из-за недостаточной памяти. Вряд ли Александр Самуилович собирается мне угрожать или поведать свои планы, но лучше перестраховаться.

Не зря же он приперся.

Смотрю в зеркало. Мельком. Исключительно, чтобы убедиться, что из карманов ничего не выпирает. Затем, состроив самое безразличное выражение лица, решительно распахиваю дверь.

Естественно, он не один. Два квадратоподобных охранника протискиваются внутрь. Мельком осматривают помещения, а после них входит Александр Самуилович.

— За дверью подождите, — кивает бессловесным истуканам. — Чай предложишь?

Я бы с удовольствием предложила стрихнина, но удерживаю язык за зубами. Под прилипшим к спине скользким взором, вожусь с чашками, мысленно прикидывая, сколько времени потребуется другу, чтобы добраться до меня.

Если он вообще прочитал мое сообщение.

— Слышал, Сёма активно поправляется? — приподнимает густые седые брови и дует на гладкую водную поверхность.

В черных глазах — пустота. Ни грамма тепла, участия и понимания. Такой же холодный и серый, как его костюм. Радует, что не пришел строить из себя заботливого дядюшку и оставил маску за порогом квартиры.

С другой стороны, малодушно хочется, чтобы все известное о нем стерлось из памяти и навечно растворилось в кошмарной темноте.

— Вы о папином здоровье зашли поговорить? Более подходящего времени не нашлось? — огрызаюсь и брезгливо отодвигаю кружку.

В его компании не хочу ни есть, ни пить. То и дело всплывает лицо Лазаря в день, когда тот буквально ввалился в наш дом.

Как можно так поступить с собственным сыном?

— Нет, — зло усмехается, глядя на мою реакцию. — О твоем муже.

— У нас все хорошо, спасибо, — откликаюсь под колкий смешок.

— Конечно. А в собачьей конуре ты живешь по зову сердца.

— С чего вы взяли, что я здесь живу? — недоуменно пожимаю плечами.

Поджимаю губы и скрещиваю на груди руки в попытке защититься.

— Мы прячемся здесь от журналистов, — заученно выдаю подготовленный заранее ответ. — Периодически. Вы же знаете, как они достают? Олег скоро приедет.

— Большей глупости и не слышал, — хитро щурится, от чего в черных радужках блестит ледяной металл. — Сделаем вид, что я поверил.

— В любом случае, Александр Самуилович, наши отношения вас не касаются.

— Щенок отнял у меня сына! — внезапно рявкает, а я подпрыгиваю от неожиданности.

Дряблое лицо неожиданно заостряется: проступают скулы, жесткая линия челюсти. Желваки бродят под кожей, а из-под опухших век серебряным потоком льется неприкрытая ненависть.

Он наклоняется ниже, а палец, похожий на сардельку, зависает в воздухе в миллиметре у моего носа.

— А ты, сучка, ему помогла. Поэтому меня касается все, что касается вас.

— Сбавьте тон, — грозно скриплю сквозь зубы. — И руку уберите, пока по локоть не откусила.

А у самой в груди трусливый заяц. Дрожит, колотится, огромными лапами бьет по желудку.

Особенно, когда ненависть во взгляде подергивает тошнотворная медовая поволока. Перекошенный рот тянется в полуулыбке, а затем зависшая перед носом рука внезапно перемещается вниз. Александр Самуилович до хруста стискивает мою ладонь и смотрит при этом с таким пошлым желанием, что меня передергивает.