Без права на помилование

— Жена предупредила: «Иван Иванович разыскивает». Думаю, в это время майор по пустякам беспокоить не будет.

— Дело действительно серьезное. — Иван Иванович тепло поздоровался с художником. — Не исключено, что бывший полицай, палач-садист, на совести которого десятки расстрелянных. А может быть, просто матерый вор... Словом, срочно.

Тарас Григорьевич деловито достал карандаши, Иван Иванович подал ему альбом.

Саня начал рассказывать.

— Борода — шкиперская, окладистая, пострижена коротко, по-современному. Но главное — глаза. Злые и холодные. Ну, просто ледяные. Он улыбается, а тебя морозит.

— Овал лица? — попросил уточнить художник.

— Овал? — Саня нарисовал в воздухе что-то вроде упругого эспандера, который тискают в ладошке спортсмены. — Скулы надежные, боксеру-профессионалу сгодились бы.

— Волосы? Прическа?

— Волосы? Негустые... Я бы сказал: «поношенные». Человеку за пятьдесят, устал он, очень устал. Плечи покатые, как у старой бабы, которая всю жизнь трудилась на собственном огороде.

Художник повеселел.

— Молодец! Меткие характеристики. Уши?

— Уши? Наверное, обыкновенные.

— Мочки подрезаны или ... «приклеены»?

— Не знаю. Глаза — всю жизнь буду помнить. Руки — длинные, грудь — волосатая. Широкая. На набатный колокол сгодилась бы.

На листе плотной бумаги появился угрюмый, здоровый мужик. Как в мультфильме. Саня удивился:

— А здорово! Только губы — потоньше и хвостиками вниз: не умеет человек улыбаться, вымучивает из себя улыбку.

В кабинет буквально ворвался молодой человек в модняцком сером костюме. Рукава пиджака — по локоть. При галстуке. Копна рыжих волос — львиной гривой. Навеселе человек: глазки щурятся, на лбу испарина. Увидел Тараса Григорьевича — удивился, даже растерялся.

— А я... гостей бросил.

— Тараса Григорьевича дома не было, — начал оправдываться Иван Иванович. — Но пока машина ходила за вами, жена разыскала его...

Тышнев тут же решил:

— Будем работать в четыре руки. Творческая конкуренция. — Он уселся за стол. — Повторите мне приметы!

Саня повторил уже без прежних подробностей, все то же самое, но без своих характеристик. И... у Валентина Яковлевича под карандашом появился портрет совершенно незнакомого Сане человека. А вот ноги получились. Брюки с широкими обшлагами, мягкие, почти открытые босоножки... Стоят ноги, словно бы человек шел-шел вразвалочку и неожиданно остановился.

Иван Иванович показал рисунки Сане.

— Ну, главный консультант, ваше мнение?

— Все, что сказал, есть. Но чего-то еще не хватает. Бирючьей злости, что ли... И матерости. Пожалуй, и ума...

— Молодой человек, это все эмоции! — почему-то обиделся Тышнев. — А по существу! По существу!

— Я уже сказал: по существу, все на месте, — успокоил Саня молодого художника, выставку которого «Человек и Октябрь» он недавно видел в художественном салоне.

Тышнев повеселел.

— Товарищ майор, Валентин Тышнев всегда к вашим услугам: ночь-заполночь.

Иван Иванович проводил художников. Саня рассматривал рисунки, держа один в левой руке, другой — в правой. Сравнивал.

— Удивляюсь: с чужих слов — и будто сам видел, — сказал он, положив на стол рисунок, выполненный Тарасом Григорьевичем. — Ходан, — заключил он. И повторил:— Григорий Ходан...

А вот Иван Иванович не мог сказать так категорично. В этих прищуренных холодных глазах действительно было что-то неуловимо знакомое. Но все остальное... Сбивала с толку окладистая борода, она, практически закрывала все лицо...

— Ума, говоришь, в глазах не хватает, — постучал Иван Иванович пальцем по наброску. — Когда ум на злое дело истрачен, глупо все это выглядит... К утру с десяток копий сделаем. Покажем завтра Славке, побываю в комендатуре, добьюсь встречи. Ну и есть у меня в запасе парочка свидетелей. Они виделись с моим бородачом Папой Юлей. Случаем, не признают в этом своего?.. — Он забрал рисунок. — Я — сейчас, только отдам дежурному криминалисту, пусть запустит в дело.

Иван Иванович не дошел до порога, как запищал зуммер телефонного аппарата. Снял трубку. Это была Аннушка. Расстроенная, слова со слезами вперемешку.

— Петр Федорович умер... Утром. Я тебя ищу, ищу... И Саня пропал...

— Саня у меня. Я его в городе встретил, заглянули в управление на минутку, да задержались. Сейчас будем.

Аннушка разрыдалась.

— Только ты тогда позвонил — и сразу из Благодатного... Марина поехала. Надо помочь... Я бы с нею, да вас с Саней не нашла.

— Идем, идем, — заверил ее Иван Иванович.

«Петр Федорович! Петр Федорович...» Подступила под горло слеза, давит, душит...

— А как же Славка?.. — приглушенно, почти шепотом, спросил Саня.

— Военкомат, думаю, уже сообщил в комендатуру. Отпустят, это само собою.

Утром Ивану Ивановичу предстоял нелегкий разговор со Строкуном: на нем висело два дела: уже успевшее «заржаветь» ограбление мебельного и «свеженькое» — стретинский универмаг. А теперь еще и «довесочек» — Славка и автомат...

Утром Иван Иванович позвонил дежурному:

— Что у нас там?

— Можно сказать — норма.

— Когда вернулся полковник?

— В начале третьего...

«Спит сном праведника», — подумал Иван Иванович.