Без права на поражение (сборник)

— Не припомню. А тот, который ругался шибко и про деньги поминал, смахивал на

цыгана: лицом черный да корявый. Одет в сапоги и бушлат, как из солдат пришел...

— Который из них хромал?

— Смешалась я... Но один хромал, не вру,

— Так они возле железной дороги дрались! — вдруг радостно зазвенел мальчишеский

голос.— Петька! Петька! Помнишь, мы из школы шли, а они пластаются. Один еще бежал к

железной дороге и хромал. А мы — обратно...

— Мальчик, подойди поближе,— попросил его Суетин.

Мальчишку и его приятеля услужливо вытолкали к сцене, но больше от них ничего не

добились.

— Так они же испугались, сказывают,— заговорил мужчина из первого ряда.—Убежали, и

все. Когда им глядеть?..

— Чего ты их обсекаешь?— тотчас упрекнула его соседка по скамье, как потом

выяснилось, путеобходчица.— Я сама против того места на железной дороге кровь. видела.

Прошлой осенью. Правильно говорят ребята.

Моисеенко, не поднимая головы от блокнота, строчил карандашом. Суетин, спустившись

со сцены, пытался в ворохе отрывистых свидетельств найти какую-то нить.

Вдруг громко хлопнула входная дверь, и вбежавший в зал парень заговорил от порога:

— Домой бегал за сапогом, товарищ следователь! В позапрошлую весну работал возле тех

карьеров. И ножом бульдозера зацепил! — Он поднял над головой сапог.— Совсем добрый,

только один. На всякий случай прихватил. Может, тот самый...

— Иди сюда, чего боишься,— позвал его Суетин, И, осмотрев сапог, повернулся к залу:—

Видите? Вполне возможно, что это сапог убитого.

— Ага! — захохотал какой-то пьяный верзила.— Попал Золотов! Не ты ли убил?!

— Чего? — ощетинился на обидчика парень и взглянул на Суетина.

— Не обращай внимания,— успокоил его Дмитрий Николаевич и, всмотревшись в зал,

узнал неумного шутника. Тут же приструнил его:— А тебе, Печеркин, я могу пятнадцать суток

выписать, если попросишь. Ты еще за старое не рассчитался. Понял?

— Ему надо! Давно просит,— сразу отозвалось несколько голосов.

— Ну, это мы после собрания решим...— И вернулся к разговору с Золотовым.— В

позапрошлую весну нашел, говоришь? Не перепутал?

— Нет, товарищ следователь.

— Да...— Суетин потер подбородок, а потом улыбнулся и попросил:— Подаришь нам

сапог-то, не жалко?

— Какой вопрос! Для того и принес. Куда он мне? Попеременке на обеих ногах носить, что

ли? А вам, может, сгодится.

— Проверим и обязательно сообщим вам, товарищи.

...Вышли из клуба поздно.

— А что думает оперуполномоченный сейчас? — поинтересовался Суетин.

— Хорошо, что поговорили. Здорово! — признался возбужденный Моисеенко.— Но

голова-то какая! — И, показав, какая у него голова, заразмышлял:—А сапог-то занятный...

Только давнишний больно...

— Дмитрий Николаевич! — послышался голос Румянцева.— Извините! Понимаем, что

умаяли вас, но дело неотложное есть. Обязательно надо поговорить с прокурором, по душе

решить... Сами же сказали, что после собрания решим.

— Что стряслось?

— Да все про нашего дурака, Надо как-то по-доброму кончить с этой канителью...

Повернули обратно.

— Вы же видите, какой он? — не мог удержаться от укора Суетин.— Ему бы по-умному-то

хвост прижать и одной ноздрей дышать, а он...

— Так ведь оттого и заливается горькой, проклятый, что вконец потерялся: шутка ли,

тюрьмой грозят!..

— Ладно,— махнул рукой Суетин.

Вошли к заведующему клубом н увидели в его комнатке Печеркина, притихшего и

протрезвевшего. Месяц назад Печеркин, напившись на чьих-то именинах, рассорился дома с

женой, сшиб на кухне примус. Начался пожар, едва не кончившийся бедой и для соседей. В

милицию поступило заявление, и Печеркина решили привлечь к уголовной ответственности за

хулиганство.

Однако начальник участка Румянцев и мастер, учитывая, что пожар никому не нанес

ущерба, кроме самих Печеркиных, и, принимая во внимание, что Печеркин много лет

добросовестно трудился на участке, просили прокуратуру ограничиться в отношении его

административным наказанием.

— Защищаете, значит, хулигана? — войдя в комнату, сразу ко всем обратился Суетин.

— Что вы, Дмитрий Николаевич! Дурак он, а не хулиган. Мы ему сами шкуру спустим.

Штрафуйте как хотите, на здоровье! А если посадят, дети-то?.. Их же двое. Он уж сам весь

исказнился. Виноват, конечно...

Дмитрий Николаевич да и работники милиции всегда прислушивались к Румянцеву.

Старый коммунист, требовательный к людям и непримиримый ко всякой несправедливости, он

мог просить только в том случае, когда не сомневался в правильности своей просьбы.

Суетин видел и подавленного Печеркина, его большие грубые руки, привыкшие к

каждодневной тяжелой работе, и невольно посочувствовал ему.

— Один я этого решить не могу,— ответил Румянцеву.— Порядок вы знаете. Соберите

собрание специальное, вышлите решение в прокуратуру. А я обещаю поддержать, Что с вами

делать, с такими жалостливыми!..

— Завтра же! — обрадовались все.— Спасибо! Все будет как полагается. А ему зарубку