Без права на защиту

И мать, когда он закрыл лаз и стал забивать толстые длинные гвозди в сухие сосновые доски, сначала кричала, ругалась, просила, а после затихла, по-видимому, тоже почувствовала власть паука. Он специально оставил его в банке. Конечно, это был не тот паук, что жил в чулане в старом доме, но такой же огромный и мохнатый. Этого паука Виталий купил в зоомагазине и держал у себя в комнате, пока строил тюрьму для мамы. Чтобы она видела его и хорошенько рассмотрела, Виталий, втолкнув мать в землянку, посветил на банку фонариком, затем перевернул стеклянный сосуд, чтобы паук смог выбраться. Только после звериного вопля напуганной женщины он заколотил лаз. И прежде чем засыпать его, долго слушал крики и причитания. Целый день просидел у норы. Только вечером, когда то ли мать устала кричать, то ли паук взялся за нее всерьез и за дверью наступила тишина, Виталий засыпал лаз, аккуратно уложил дерн, притоптал его и вернулся домой.

Отец начал задавать глупые вопросы в тот же вечер, но Виталий, прямо глядя ему в глаза, ответил, что не знает, где мать. Конечно, слукавил немного, но отец сам виноват, он задавал вопросы, на которые вполне можно было ответить немного иносказательно. Вот на следующий день за него взялась милиция. Но вопросы снова были простые и немного глупые. Спрашивали, когда он видел мать в последний раз. Виталий честно ответил, что вчера утром. Где это было? Дома! Им и голову не могло прийти, что с того момента, когда они вышли из дома, она перестала быть для него матерью! Он отказался от нее! В самом деле, не может же любящий сын обречь собственную мать на заточение в темнице! Да еще в компании с пауком! А вот чужую вполне может. Если бы тот капитан спросил его об Александре Викторовне, конечно, пришлось бы сказать правду, но Виталия спрашивали о матери, и он не врал.

Милиция вскоре отстала от Виталия, но в больницу он все же попал. Кто придумал для него такое наказание, даже и думать не приходилось. Конечно же директриса школы, где он учился. Ближайшая подруга матери. Два года он провел за запертыми дверями. Два долгих года вынашивал план мести, и она наконец свершилась!

На втором этаже в окне мелькнул знакомый силуэт. Сомнений быть не могло! Мария! Виталий едва не закричал от восторга. Она появилась в окне ненадолго, но этого времени вполне хватило для того, чтобы он рассмотрел ее. Уже без плаща, в чем-то светлом, так идущем к ее новой прическе, она говорила по телефону. Виталий видел, как шевелятся ее губы, как она улыбается, как вдруг помрачнело ее лицо, когда она отняла от уха трубку… Она… Вот черт! С кем это она любезничает? Кому она посмела улыбаться? Разве она не знает, что принадлежит только ему? Разве он уже не доказывал ей это? Как может его жена вести себя столь неподобающим образом? Почему она помрачнела, положив телефон? Кто-то расстроил ее? Кто посмел? Кто дал ему или ей право обижать женщину, отданную ему? Это можно узнать только у самой Марии. Виталий бросился к дому. Проклятая решетка преградила путь. От злости он несколько раз ударил по ней ногой, но безрезультатно! Добраться бы сейчас до жены! Он мгновенно выколотил бы из нее признание, с кем говорила и кто ее обидел. Опустив плечи, он вернулся в машину. От сигарет уже першило в горле. Врачи запрещали ему курить, но даже в больнице он ухитрялся доставать сигареты. Здесь, на свободе, можно было курить сколько угодно, только голова начинала сильно болеть. Совсем как тогда, после наказания матери. В больнице было полегче, и он почти избавился от постоянной давящей боли. Так было до тех по, пока не вернулся домой. Там его ожидала главная миссия!

Мария, услышав, как повернулся ключ в скважине, поставила на стол кастрюлю и вышла в прихожую.

– Мам, а я завтра в школу не пойду! Мне наша училка сказала, что ей позвонил Гоша и я могу завтра отдыхать! Здорово, правда?

– Ваня, он тебе не Гоша, а Юрий Дмитриевич! – строго одернула сына Мария, но лицо ее невольно расплылось в улыбке.

Какой все же замечательный сын у нее растет, а то, что с Георгием они так близки, совсем неплохо. Только бы сосед не женился! А то заведет своего ребеночка и совсем забудет о Ване. Тогда сыну придется очень тяжело! Он однолюб и не сможет перенести предательства человека, которого успел полюбить. Впрочем, пока Гоша не водит домой женщин. Хотя, судя по намекам и Марины, и Алены, он женщин большой любитель. По крайней мере, был! А сейчас? Как сейчас? Может быть, у него кто-то есть? Может, он заезжает к ней после работы, ложится с ней в постель и проделывает то, о чем Мария читала в разных книжках? Неясное, но оттого не менее болезненное чувство колыхнулось в душе, жгучей кислотой обожгло сердце, вязкой горечью подступило к горлу, вызвало нестерпимую резь в глазах.

– Мам, а чего ты плачешь?

– Нужно говорить не чего, а почему! – поправила Мария сына, невольно размазывая слезы по щекам.

– Хорошо, почему ты плачешь? – снова, только более настойчиво, спросил Ваня.

– Соринка в глаз попала! – отмахнулась Мария.

– Не обманывай! Мы не на улице! Откуда здесь взяться соринкам?