Без прямых улик

Понедельник — всегда самый бестолковый рабочий день. Тем более для Клавдии. Как-то трудно раскачаться самой и раскачать других после выходных. Да и раскачивать как-то незачем. Все четыре дела, которые она вела, были в стадии завершения. Сейчас их читают и перечитывают другие люди, в поисках неувязок и недоработок. Пятое дело еще только в стадии разработки. Еще не пришли результаты экспертиз, протоколы начальных допросов и обысков. Последнее, шестое, дело этого самого Лобцева, уходит от нее в ФСБ, якобы как часть другого дела. А скорее всего, его просто прикроют. Даже не закроют, а прикроют. Время громких прокурорских десантов в угольные районы кончилось, и теперь приходится как-то затирать следы этих самых десантов. Потому что накопали много, даже слишком много. Не сажать же теперь всех, кто воровал. Потому что тогда страна останется не только без правительства, но и без доброй половины и парламента, и правоохранительных, и судебных органов. Потому что у нас, как это ни банально, вор на воре сидит и вором, соответственно, погоняет. И все это Клавдии было жутко противно. Вот этой папочки, в которой сейчас копается только что закончившая МГУ смазливая практиканточка, вполне достаточно для того, чтобы свалить одного очень известного, рвущегося в президенты губернатора и пару министров. И, честно говоря, Дежкина с огромным удовольствием сделала бы это. Но, только получив это дело, настолько очевидное, что любой пятиклассник мог бы раскрутить его, причем с солидной доказательной базой, Клавдия уже знала, что ему суждено быть просто похороненным в каком-нибудь сейфе. «Потому что время еще не пришло, Клавдия», — объяснит ей потом главный, краснея и отводя глаза в сторону, как сегодня нашкодивший с чужой женой Давыдов.

Вообще, подобным образом у нее заканчивались в последнее время почти все дела. Добирались до какой-то определенной грани, за которой вступали в действие совсем другие законы. Кто-то кому-то позвонил, что-то сказали в новостях, вышла какая-то статья в газете. Все это очень напоминало «Алису в стране чудес», где никак не удается вымыть посуду, потому что постоянно «время пить чай».

— Брось это занятие, — сказала Дежкина Ирине, которая не переставала писать.

— Почему? — Калашникова подняла голову и удивленно посмотрела на Клавдию.

— По кочану. — Дежкина впервые приветливо улыбнулась этой девице. — Давай мы лучше с тобой чайку попьем с пирожками, а то я тоже не обедала еще.

— Да нет, Клавдия Васильевна, я же до завтра не успею. — Ирина опять склонилась над протоколами.

— А и не надо. Брось вообще… Послезавтра в ФСБ уплывает.

— В ФСБ? — Ирина, похоже, была разочарована. — Оно же уже почти раскручено. Почему в ФСБ?

— Я же сказала — по кочану. Ты же вроде МГУ закончила. Вроде в России живешь…

— А при чем тут МГУ? — Калашникова отложила ручку в сторону.

— Ну как почему. Глупых ведь туда вроде не принимают. А в России все быстро умнеют. — Дежкина усмехнулась. — Ты ведь дело пролистала, перед тем как выписки делать? Фамилии все прочитала?

— Понятно. — Ирина захлопнула папку с делом и отбросила ее на другой край стола. — И часто это у вас?

— Какая разница? — Клавдия вздохнула и пожала плечами. — Достаточно того, что это есть.

— Как это, какая разница? — Опять не поняла Ирина.

— Так. Какая разница, сколько человек ты укокошил, пять, или сто.

Все равно убийца. Нет, конечно, лучше, если всего пять, но так или иначе ты уже не нормальный человек. Так и здесь. Какая разница, сколько ублюдков мы прикрываем, одного или пятерых. Уже все равно замазаны. Так что беги, сполосни чашки, будем лучше чай с пирожками пить. Ничего, что я на «ты»?

— Отлично! — с энтузиазмом воскликнула Калашникова.

— И будем это дело оформлять для передачи.

— Да-а, веселенькая перспективка. — Ирина выбралась из-за стола и достала из тумбочки чашки. — Лучше уж действительно чаю попить.

Когда она ушла, Дежкина вынула из кармана пальто фотографию старухи Редькиной и сняла телефонную трубку:

— Алло, дежурного по городу мне. Это из Московской прокуратуры беспокоят. Кто у нас, кстати, сегодня дежурный?

— Майор Стуков, — бодро ответили ей. — Даю.

— Ну здравствуй, Федор Михалыч. Как жизнь? Это Дежкина тебя беспокоит.

— А-а, Клавдия Петровна, привет, привет.

— Васильевна, — поправила Дежкина и присела на край стола. — Стареешь, товарищ майор, Васильевна я.

Как-то приятнее разговаривать по телефону сидя не в кресле, а почему-то именно на уголке стола. Она уже не раз замечала за собой, что во время разговора встает и пересаживается из кресла вот сюда.

— Это ты стареешь, Васильевна. Потому что я Иваныч, а не Михалыч. Ладно, давай, выкладывай, что у тебя ко мне. Ведь не про возраст поболтать позвонила.

— Не про возраст. — Дежкина глянула в зеркало. За это «стареешь» Стуков еще ответит. — Слушай, Михалыч-Иваныч, я вот чего звоню — можешь в общегородской одного человека объявить?

Тихонько вошла Калашникова, аккуратненько поставила чашки на стол и отошла в сторонку, чтобы не мешать.