Без приказа

Домик принадлежал какому-то художнику. Он не был приятелем Оруджева, но однажды Борис по доброте душевной вытащил мужика из очень неприятной истории, связанной с хорватской мафией. Казалось бы, ну какое дело бандитам до человека, который что-то там малюет на картоне и холстах? Так нет ведь, решили эти уроды, что человек, который не ходит ежедневно на работу, имеет средства, чтобы жить безбедно. А значит, этими средствами он должен поделиться с бедными беженцами. Причем добровольно. Ах, не хочет добровольно? Ну тогда ему нужно указать на ошибки, совершаемые в отношении этих беженцев. Причем указать стволом пистолета.

В общем, художник благополучно выбрался из ситуации и, как человек творческий, а значит, имеющий тонкую душевную организацию, остался благодарен своему спасителю. Борис этой благодарностью не злоупотреблял, хотя и выпивал несколько раз в компании художника и его друзей. В этом охотничьем домике тоже.

– Что же ты мне, собака такая, ничего об этом месте не рассказывал? – обиделся Монастырев, когда узнал, куда их везет Оруджев.

– Понимаешь, Портос, тут бывают обычно с женщинами, причем определенного круга. А ты кого сюда бы привез? Агнету?

– Что значит – определенного круга? Проститутки, что ли? – продолжал кипятиться Толик.

– Ну почему сразу – проститутки? Дамы творческого склада, – туманно объяснял Борис.

– Знаем мы этот склад! – не сдавался Портос. – Скажи уж честно: не захотел с товарищем товарами со склада делиться! Свинья ты после этого и больше никто!

Борис ворчание друга переносил спокойно, он знал его характер. Покипит и успокоится.

Идея Оруджева показалась Миронову очень хорошей. Про знакомство Бориса с художником никто не мог знать. Соответственно, никто и не побеспокоит их в эти два дня. Наташке он уже позвонил, получил порцию телефонных «подзатыльников», но теперь был уверен – жена в ближайшее время не нагрянет искать блудного мужа.

А домик в лесу представлялся идеальным местом для передышки. Будут валяться допоздна в постелях, неспешно завтракать, прогуливаться по окрестностям, смотреть вечерами телевизор и попивать пиво. Долго такой режим он бы, конечно, не выдержал, но два дня – просто отлично!

Лес вокруг был сосновый, изредка перемежаемый лиственными деревьями. Какие-то птички порхали над домом, вдалеке слышалась дробь дятла. Солнышко припекало, май скоро заканчивается. Хорошо, черт побери! Остаться бы тут навсегда, работать каким-нибудь лесником, в свободное время писать романы, которые все равно не опубликуют. А Наташка могла бы заниматься своей живописью.

Здесь, наверное, зимой тоже хорошо. Сугробы, сосульки с крыши свисают…

– Боря, – спросил он, принимая из фургона очередной ящик с продуктами, – а ты зимой здесь был?

– Нет, зимой сюда трудно добраться, – ответил Оруджев. И тут же уточнил: – Когда снега много. Но его в последние годы действительно многовато. Несмотря на глобальное потепление.

Значит, в зимние месяцы тут действительно здорово. Если, конечно, все коммуникации исправно работают.

В доме восхищенный Монастырев обходил комнаты, совершенно забыв о том, что нужно разгружать фургон.

– Хорошо художники живут! – сказал он, увидев входящего Евгения. – И ведь никакой поганый бомж сюда не залезет и на столе не нагадит.

– Вообще-то, ты за время, что живешь в Германии, должен был бы привыкнуть к здешнему уровню жизни, – заметил Миронов.

– Должен был! – согласился Толик. – Но не получается. Как-то все это неправильно.

– А по-моему, совершенно правильно! – не согласился с ним появившийся на пороге Оруджев. – Кто хорошо работает, тот должен все иметь. У нас известные художники тоже неплохо живут.

– А твой знакомый что, известный?

– Кажется, да. В Германии его точно знают. Я один раз даже на его выставке был, из интереса пошел. Так там народу много было, все чем-то восхищались. Я, правда, так и не понял – чем?

– А здесь его картины есть? – спросил Монастырев.

– Нет, он принципиально на отдыхе никаким искусством не занимается. Да у него и дома почти ничего не висит. Все распродает. Я, правда, цен не знаю. Но, судя по всему, – он повел рукой вокруг, – немаленькие цены.

– Я и говорю хорошо художники живут! О, тут даже камин имеется! Сейчас растапливать будем!

– Стоп, стоп! – обнял его за плечи Миронов. – Камин – это вечером. А сейчас давайте располагаться да что-нибудь на обед придумывать. Разве вы есть не хотите? Где тут кухня?

Готовить взялся Портос. Это дело он любил, но не очень умел. Зато у него получалось сытно, вкусно и одновременно полезно.

Так он друзьям и заявил, подавая на стол что-то среднее между ризотто и макаронами по-флотски. К блюду полагалось множество специй и соусов. На вопрос Оруджева, как все это называется, Толик ехидно сказал:

– Творческий склад!