Вопрос свободы России, позиционирования ее как европейского государства всегда был его главной целью. При Ельцине произошла невероятная трансформация страны. Он не только не мешал истории, а даже подстегивал ее.
Благодаря своим инстинктам настоящего политика он чувствовал, что нужно делать, и, решительно действуя с присущими ему медвежьими повадками, парализовывал и проламывал чудовищное сопротивление системы, вселяя уверенность в своих сторонников. Более того, он никогда не боялся брать на себя ответственность за трудные и непопулярные решения, которые считал правильными.
Да, все тяготы и невзгоды того периода были взвалены на плечи простых российских граждан. За это он и попросил у них прощения со слезами на глазах в последний день уходящего 1999 года. Это была вовсе не слабость, а искренний поступок сильного политика, умеющего признать свою вину и свои ошибки и покаяться за них перед людьми.
Борис Николаевич никогда не страшился критики в свой адрес. Несмотря на то, что она была жестокой, оскорбительной и часто несправедливой. Внутренне он очень переживал, но все время терпел и никогда не предпринимал попыток ограничить свободу прессы, наказать кого-то или отомстить владельцам СМИ. Мелочность не была присуща первому президенту России. Что ни говори, фигур, сопоставимых с ним по масштабу личности, у нас теперь нет.
Было такое. Мы чудом тогда уцелели. Но не думаю, что эта история имеет какое-то отношение к политике.
В декабре 2004 года мы летели на маленьком самолете из Лондона в Нью-Йорк, где у меня были запланированы встречи с бизнесменами, выступления перед общественностью, студентами. Со мной была жена Ирина и Константин Мерзликин. Уже на подлете авиадиспетчеры передали — сильнейший ветер. Британский пилот все равно принял решение садиться. Приземлились вроде бы без проблем, а самолет все несется по полосе с огромной скоростью и никак не затормозит. Я понимаю, что-то неладное происходит и кричу: «Всем держаться!» Потом нам сказали, что при посадке не включился реверс — между прочим, причина многих авиакатастроф. Уже конец полосы, и самолет начинает съезжать куда-то в сторону. Все вцепились в кресла. Шасси с грохотом отрываются, и мы по земле шуруем уже на брюхе. Два пустых передних кресла оторвались и полетели на нас. Свет вырубился. Это продолжалось несколько секунд, а нам показалось — вечность. Слава богу, что до ограждения было далеко, и мы вонзились в мелкий ивняк. Пружинистые молодые деревца затормозили движение, мы уже с небольшой скоростью плюхнулись в болотце и наконец остановились. Тишина… Входит пилот, совершенно белый, и испуганно спрашивает: «Как вы?! Живы?!» «Вроде все целы». Открыли на крыле люк, и прямо с крыла — в болото, в ледяную жижу. Выходим из леска, как партизаны, тут же на летное поле примчались пожарные, полиция, «скорая помощь» Все это визжит, пищит, мигает.
Слава богу, все обошлось.
Блиц-интервью
Как либерально-консервативные с ударением на первом слове.
Два очень разных и не слишком любивших друг друга дореволюционных российских премьера — Сергей Витте и Владимир Коковцов.
Может быть, пять, а может быть, и сто. Ровно столько, сколько нужно людям для выражения их политических интересов. Это должны определять граждане, а не Министерство юстиции или кто-либо еще.