Без семьи

– Он, должно быть, нанимает помещение у цирюльника, – шепнул я Маттиа, и мы вошли.

Комната была разделена пополам. В правой половине лежали на полках гребни, головные щетки и стояли баночки с помадой; в левой – лежали на столе и висели на стенах скрипки, трубы, гитары и другие музыкальные инструменты.

– Господин Эспинас? – спросил Маттиа.

– Это я, – ответил живой, необыкновенно подвижный человек небольшого роста, державший в одной руке бритву, в другой же – трубу, на которой он от времени до времени играл, перерывая бритье крестьянина, сидевшего в кресле.

Я взглянул на Маттиа, стараясь дать ему понять, что этот цирюльник-музыкант не подходит нам. Мы только даром потратим деньги, если обратимся с нашими затруднениями к нему.

– Не потрудитесь ли вы постричь меня, когда закончите брить этого господина? – спросил он.

– С удовольствием, молодой человек. Я и побрею вас, если хотите.

– Благодарю вас, только не сегодня, – ответил Маттиа. – Я зайду как-нибудь на днях.

Меня поразила сильная самоуверенность Маттиа, но он украдкой взглянул на меня, как бы прося потерпеть немного.

Скоро Эспинас закончил брить крестьянина и с салфеткой на руке подошел стричь Маттиа.

– Господин Эспинас, – сказал Маттиа, когда тот повязывал ему салфетку вокруг шеи, – у меня с товарищем вышел спор, он касается музыки. А так как мы знаем, что вы знаменитый музыкант, то мы решили обратиться к вам за разрешением нашего спора.

– Объясните, в чем дело, молодой человек, – сказал Эспинас.

Теперь я понял, что задумал Маттиа. Он сначала хотел узнать, действительно ли господин Эспинас хороший музыкант, а потом уже попросить его дать нам урок.

Маттиа задал цирюльнику несколько затруднявших нас вопросов. Господин Эпинас, не задумываясь ни на минуту, тотчас же разрешил их. Тогда Маттиа признался, зачем мы в действительности пришли.

– Вот так мальчуганы! – воскликнул Эспинас. – Какие хитрые и какие уморительные!

Он попросил Маттиа сыграть что-нибудь на скрипке и остался очень доволен его игрой.

– Я, кроме того, умею играть на трубе и на кларнете, – сказал Маттиа.

– Так сыграй, – шепнул я.

– Этот мальчик – настоящее чудо! – воскликнул Эспинас, выслушав его. – Хочешь остаться у меня?

Я сделаю тебя великим музыкантом – да, великим! Утром ты будешь брить вместе со мной посетителей, а потом мы будем заниматься музыкой. Не обращай внимания на то, что я цирюльник. Нужно жить, есть, пить – а для этого требуются деньги, которые и дает мне бритье.

Я пристально посмотрел на Маттиа. Что он ответит? Неужели он бросит меня, и я лишусь друга и товарища, как лишался всех, кого любил? У меня сжалось сердце, но я постарался скрыть это.

– Думай только о себе, Маттиа, – взволнованным голосом проговорил я.

Но он подошел ко мне и взял за руку.

– Бросить друга! Нет, я не могу. Благодарю вас, господин Эспинас.

Эспинас еще некоторое время уговаривал его. Сначала Маттиа поучится у него, потом он устроит его в Тулузе, а затем ему можно будет поступить в парижскую консерваторию. Но Маттиа стоял на своем.

– Я не брошу Реми! Нет, никогда! – повторял он.

– Ну, я все-таки хочу что-нибудь сделать для тебя, – сказал Эспинас. – Во-первых, я объясню тебе то, что тебя затрудняет, а во-вторых подарю тебе книгу, которая научит тебя всему, чего ты не знаешь.

Он быстро разрешил все вопросы, которыми закидал его Маттиа, а потом стал рыться в ящиках и разыскал старую, истрепанную книгу с названием «Теория музыки».

Эспинас написал на ней: «Будущему музыканту от цирюльника на память» и отдал ее Маттиа.

Не знаю, были ли в этом городе другие музыканты, но этого цирюльника-музыканта я и Маттиа не забывали никогда.

Глава III Корова

Я и прежде очень любил Маттиа, но теперь полюбил его еще больше, убедившись, что он горячо привязан ко мне. Ведь он не остался у Эспинаса только потому, что не хотел разлучаться со мной, только из-за этого отказался от спокойной жизни, от возможности выучиться музыке, от богатства и известности в будущем. Да, он предпочел жить со мной и, может быть, терпеть лишения. До сих пор нам сопутствовала удача, но нельзя было рассчитывать на то, что так будет всегда.

У Эспинаса я ничего не сказал Маттиа; но когда мы вышли, я схватил его за руку:

– Теперь я твой друг навек!

– Я знал это и раньше, – с улыбкой ответил он.

До сих пор Маттиа, как я уже говорил, очень трудно давалась грамота. Но получив в свою собственность «Теорию музыки», он стал делать большие успехи. Мы оба жалели, что у нас было слишком мало времени для занятий. Мы шли в это время по бесплодной местности и спешили поскорее пройти через нее. Народ здесь был очень беден. Крестьяне охотно слушали нашу музыку, но когда я подавал Капи чашку для сбора денег, расходились по домам и затворяли двери.

К счастью, потом пошли большие города. В каждом из них мы давали несколько представлений, и капитал наш мало-помалу увеличивался и дошел до ста сорока пяти франков. А затем мы пожили на минеральных водах, куда съехалось много публики из Парижа, и набрали еще шестьдесят восемь франков. Теперь наш капитал равнялся двумстам тринадцати франкам.