Без семьи

Приложив палец к губам, он другой рукой, в которой держал потайной фонарик, указал на нашу повозку. Это, по-видимому, означало, что не следует шуметь, чтобы не разбудить нас. Такое внимание тронуло меня, и я хотел было крикнуть ему, что не сплю, но, боясь рассердить его, промолчал.

Отец помог обоим мужчинам сбросить тюки на пол, потом куда-то вышел и скоро вернулся вместе с матерью. За время его отсутствия люди развязали тюки. В одном находились свёртки различных материй, в другом трикотажные изделия: бельё, чулки, перчатки. Отец брал каждую вещь, осматривал её при свете фонаря и передавал матери, а та маленькими ножницами среза́ла ярлычки и прятала их в карман.

Всё это показалось мне чрезвычайно странным, так же как и время, выбранное для покупки товаров. Продолжая осмотр, отец шёпотом разговаривал с людьми, принёсшими тюки. Не зная английского языка, я разобрал только несколько раз сказанное слово «полиция».

Когда содержимое тюков было тщательно просмотрено, мои родители и оба пришедших ушли из сарая и вошли в дом, очевидно, для того, чтобы рассчитаться. В повозке снова наступила тишина.

Я говорил себе, что нет ничего странного в том, что я только что видел, но убедить себя в этом не мог. Почему люди, пришедшие к моим родителям, не вошли во Двор Красного Льва? Почему о полиции говорили шёпотом, как будто боялись, чтобы их не услышали? Почему моя мать среза́ла ярлычки, висевшие на вещах?

Все эти вопросы не давали мне покоя, и, не находя на них ответа, я напрасно старался отогнать их прочь.

Через некоторое время свет снова проник в повозку, и я опять стал смотреть в щель. Я говорил себе, что не должен подглядывать, и в то же время подглядывал; я считал, что мне лучше ничего не знать, и в то же время хотел всё знать. Теперь родители были одни. Пока мать быстро связывала принесённые вещи в тюки, отец стал разгребать песок в одном из углов сарая. Под сухим песком, покрывавшим пол, оказался люк. Он поднял крышку люка и начал спускать в него тюки, в то время как мать светила ему фонарём. Спустив тюки, он поднялся наверх, закрыл люк и снова засыпал его песком. Когда он закончил работу, отверстие люка стало совершенно незаметным. Затем они разбросали по песку валявшуюся на полу сарая солому и ушли.

Когда они закрыли дверь и вошли в дом, мне показалось, что Маттиа шевельнулся и опустил голову на подушку. Видел ли он то, что здесь происходило? Я не осмелился спросить его. С ног до головы я был покрыт холодным потом. В таком состоянии я провёл всю ночь. Петух, пропевший поблизости, возвестил мне, что начинается утро. Только тогда я заснул, но спал тяжёлым, беспокойным сном, полным страшных кошмаров, от которых я задыхался.

Меня разбудил стук замка. Дверь нашей повозки открылась. Решив, что это отец пришёл нас будить, я закрыл глаза, чтобы не видеть его.

– Твой брат выпускает нас, – сказал Маттиа. – Он уже ушёл.

Мы поднялись. Маттиа не спросил меня, как обычно, хорошо ли я спал, и я в свою очередь не задал ему ни одного вопроса. Когда он взглянул на меня, я отвёл глаза.

Мы вошли в кухню. Ни отца, ни матери там не оказалось. Дедушка по-прежнему сидел перед огнём в кресле, как будто бы он так и не двигался с вечера. Старшая сестра, которую звали Энни, вытирала стол, а старший из братьев, Ален, подметал комнату. Я подошёл, чтобы поздороваться с ними, но они продолжали свою работу и не ответили на моё приветствие. Тогда я подошёл к дедушке, но тот, не дав мне приблизиться, снова, как накануне, плюнул в мою сторону, что меня сразу остановило.

– Узнай, в котором часу я увижу сегодня родителей, – попросил я Маттиа.

Маттиа исполнил мою просьбу, и дедушка, услыхав английскую речь, смягчился. Его лицо несколько оживилось, и он соблаговолил ответить.

– Что он говорит? – спросил я.

– Что твой отец ушёл на весь день, а мать спит и что мы можем пойти прогуляться.

– Больше он ничего не сказал? – спросил я, понимая, что перевод Маттиа был не совсем точен.

Маттиа смутился:

– Не знаю, хорошо ли я понял остальное.

– Скажи то, что понял.

– Он сказал, что, если нам подвернётся что-либо подходящее, не следует этого упускать, и затем прибавил: «Запомни мой урок. Надо жить за счёт дураков».

По-видимому, дедушка понял, что Маттиа передал мне его слова, потому что сделал здоровой рукой такой жест, как будто клал себе что-то в карман, и подмигнул.

– Пойдём, – обратился я к Маттиа.

В продолжение двух-трёх часов мы гуляли поблизости от Двора Красного Льва, не рискуя уходить далеко из боязни заблудиться. При свете дня Бэснал-Грин показался мне ещё отвратительнее, чем накануне. На домах и людях был отпечаток крайней нищеты.

Мы с Маттиа молча осмотрели всё, затем повернули обратно и вошли в дом.

Моя мать сидела в комнате, положив голову на стол. Решив, что она нездорова, я подбежал к ней, чтобы её поцеловать, так как разговаривать с ней не мог. Я обнял её. Она подняла голову и посмотрела на меня бессмысленным взглядом. От неё сильно пахло можжевеловой водкой. Я невольно попятился. Она снова уронила голову на стол.

– Джин, – сказал дедушка.