Без семьи (др. перевод)

– Я не отказываюсь повиноваться, – ответил Витали. – Я уйду сейчас же, как только вы мне скажете, на основании каких правил вы хотите прогнать меня отсюда.

Полицейский не захотел продолжать спор и, повернувшись к нам спиной, ушел.

Но на другой день он снова явился и, перешагнув через веревку, взошел на нашу сцену, когда мы уже начали играть.

– Вы должны надевать намордники на ваших собак, – резко сказал он Витали.

– Намордники?

– Да, таково распоряжение полиции, и вы обязаны знать его.

Так как полицейский прервал наше представление, которое очень заинтересовало публику, то послышался недовольный ропот и крики:

– Не мешайте!

– Дайте закончить пьесу!

А Проказник в это время, встав позади полицейского, передразнивал каждое его движение: то стоял, скрестив руки на груди, то упирался кулаками в бока или откидывал голову назад. Все ужимки его были до того уморительны, что публика не могла удержаться от смеха.

Раздраженный вмешательством и смехом зрителей, полицейский круто повернулся и увидел обезьяну, которая стояла в грозной позе, уперев кулаки в бока. С минуту полицейский и обезьяна смотрели друг на друга, как будто желая узнать, кто из них первым опустит глаза.

Оглушительный хохот публики положил конец этой сцене.

– Если завтра на ваших собаках не будет намордников, – сказал полицейский, – я привлеку вас к суду. Знайте это.

– До свидания, синьор, – сказал Витали, – до завтра.

Я думал, что после представления мой хозяин пойдет покупать намордники, но он и не думал об этом. И вечером он ни слова не сказал о своей ссоре с полицейским. Тогда я сам решился заговорить об этом.

– Мне кажется, – сказал я, – что Капи следовало бы приучить к наморднику заранее. Он, может быть, и привыкнет к нему до завтра.

– Неужели ты воображаешь, что я надену на него намордник?

– Но ведь полицейский говорил про суд…

– Не беспокойся, я устрою так, что и до суда не дойдет, и собаки не будут мучиться. А полицейскому придется играть роль в нашей пьесе, и это позабавит публику. Ступай завтра на лужайку один, натяни веревку и поиграй немного на арфе. А когда наберется достаточно публики, я приду с собаками и тогда начнется настоящее представление.

Мне не понравилось это распоряжение; но Витали, приняв какое-нибудь решение, никогда не отказывался от него. Делать нечего – пришлось повиноваться.

На другой день мы с Проказником отправились на лужайку. Я привязал к деревьям веревку, взял арфу и не успел сыграть и нескольких тактов, как отовсюду сбежались зрители.

В последнее время Витали давал мне уроки игры на арфе, и я уже недурно исполнял несколько пьес. Была одна неаполитанская песенка, за которую мне всегда аплодировали. Я пел ее, аккомпанируя себе на арфе.

Все, кто видел накануне ссору Витали с полицейским, пришли и сегодня, захватив с собой знакомых. В Тулузе не особенно любят полицию, и всем хотелось знать, чем закончится столкновение полицейского с Витали.

Увидев лишь меня с Проказником, зрители стали спрашивать, придет ли старик итальянец.

– Да, он скоро придет, – ответил я и запел свою неаполитанскую песенку.

Но полицейский пришел еще раньше Витали. Упершись рукой в бок и откинув голову, он стал прохаживаться взад и вперед около меня. Проказник, увидевший его прежде всех, тотчас же принялся передразнивать его и тоже начал ходить, бросая на меня грозные взгляды.

Публика захохотала и захлопала в ладоши. Полицейский обиделся и сердито взглянул на меня, отчего хохот еще усилился.

Тогда полицейский пришел в ярость и, прохаживаясь около веревки, смотрел на меня с такой злобой, что я испугался, как бы не вышло чего дурного.

А Проказник не унимался. Я позвал его, но он не послушался меня, а когда я хотел схватить озорника, он ускользнул от меня.

Не знаю, почему полицейскому пришло в голову, что я заставляю Проказника передразнивать его. Он вдруг перешагнул через веревку и дал мне пощечину.

Опомнившись, я увидел, что Витали стоит между мной и полицейским, держа того за руку.

– Как вы посмели ударить мальчика? – воскликнул он. – Какая низость!

Полицейский вырвал руку и, схватив Витали за шиворот, грубо потащил его за собой. Возмущенный Витали выпрямился и ударил кулаком по руке полицейского.

– Что вам нужно от меня? – спросил он.

– Я арестую вас. Идите в полицию.

– Для этого-то вы побили ребенка?

– Довольно болтать, идите за мной.

Витали сдержался и, обернувшись ко мне, сказал:

– Вернись на постоялый двор и побудь там с собаками. Я пришлю тебе весточку.

И полицейский увел его. Собаки бросились было за хозяином, но он велел им вернуться и они снова подошли ко мне. И тут я заметил, что они были в намордниках; только намордники эти состояли просто из узеньких ленточек, с кисточками по бокам.

Публика быстро разошлась. Осталось всего несколько человек, обсуждавших происшествие.

– Старик был прав.

– Нет, ему не следовало делать этого!

– А зачем полицейский бил мальчика, который был ни в чем не виноват?

– Во всяком случае, дело кончится плохо. Старику не миновать тюрьмы.