Без совести

- А этот гад у нас не убран. - И встал. Шатается слегка. И стал он объяснять немцу, какая забава сейчас будет. А немец замахал руками и говорит, что мокрого дела он не хочет и нет сейчас причины. Однако, тоже скотина хорошая, стал выдумывать как-то меня искалечить, но без признаков. И все смеялся и показывал на пальцах, как это делается. А пока что пили. Вдруг самый из них главный - тощая какая-то голова, как куриная косточка обглоданная, - говорит:

- Черт с ним, развяжи его, пусть выпьет, паразит, вот этот стакан.

Налил водки, харкнул туда: - Выпьешь - развяжем.

Тычет мне, ободрал губы стаканом, я выглотал. Развязали. Руки занемели, не шевелятся. Я подошел к столу, говорю:

- Товарищи, так нельзя...

Обглоданный сощурился и крикнул:

- Не филонь, паразит. Не думай, еще не кончено с тобой-то. - Потом вдруг улыбнулся: - Черт с тобой, пей! Что, сдрейфил? Ну, попугали, ладно. А за дело. Откупоривай за то бутылки.

В углу еще осталась пара бутылок какого-то портвейну. Я долго возился, все жаловался, что руки замлели. А надо сказать, что у меня всегда с собой порошочек, и от него ударяет человека в сон часа на три. Они все уж были здорово выпивши, их начало развозить,

Я все будто вытирал руки об куртку, носовой платок доставал, обматывал ножик со штопором. Словчился и всыпал, во вторую бутылку порошок - свету было мало и в углах было темно. Этот порошочек я носил на всякий случай, если надо было б захомутать какого, - я же все же вроде сотрудника угрозыска. Порошок вполне безвредный, и в пиве он работает на все сто процентов. Они выпили мигом обе бутылки - я холуем служил и разливал с полной покорностью. На часах было ровно два. Они выпили и все колобродят, даже как будто больше в них бузы завелось, один немец спокойно хихикает в усы. Шофер оставался "на цинке" - стерег дачу. Обглоданный кричит мне:

- Скидай сапоги, беги бегом по снегу, погляди, шофер не заснул ли. И живо, раз-два. Сапоги здесь оставь.

Я выбежал на крыльцо. Мороз. Скрипнул крылечком, шофер зашевелился в машине, оглядывается. Я спросил тихо:

- Не спишь?

- Не, - отвечает. - Скоро там? Вынеси чего, зазяб.

- Кончили, - говорю, - все вино.

Он выругался и сказал, чтоб поторопились и чтоб тише, а то на улице слыхать. Я еще постоял, сколько мог, вхожу - есть! Куняют все носами, один немец еще коекак. Но уж рассолодел вовсе. Я подождал в сенцах, гляжу - и он готов. Я стоял как столб. Потом тихонько вошел, сгрябал сапоги, надел их на полу. Посидел еще так для верности минут пяток, а потом смело взялся за ихние кузовки с паями, пособирал все. А потом взял эту свечку несчастную, вышел в сени,-настругал от лесенки моей финкой стружки, строгал я хоть и со всей силы, но минут как бы не десять, и все поглядывал, спят ли те. Щепку эту всю я приспособил под лестницей, накапал на эту кучку стеарином, подпалил и положил сверху свечку. Вышел я и тихонько сполз с крыльца на снег. Шофер, видно, задремал, как в доме стало тихо. Я подошел с мешком легко, чтобы не скрипеть снегом, и говорю ему:

- Сейчас... - он чуть не прыгнул спросонья. - Сейчас, расходимся по одному. Отвези меня немного до Московского шоссе и вертайся мигом.

Он мне:

- Хлюст велел?

- Хлюст, - говорю, - ну а кто же? А я от себя пакет дам на чай и кофий.

Он тогда:

- Пусть сам Хлюст выйдет скажет, чтоб потом разговору не было.

- Ну, черт с тобой: я пешки хряю.