Без срока давности

— Мне хотелось бы, чтобы, во-первых, вы обзвонили всех, кого отец хотел видеть на похоронах. Не удивляйтесь, он составил список. Посмотрите сами. Вы тут в числе первых. Кстати, отец о вас очень высокого мнения. Впрочем, тут мы с ним едины, поверьте. Так вот, список. Некоторые из этих людей живут в других городах, а похороны уже послезавтра. Хотелось бы, чтобы все узнали вовремя. Ну, чтобы мне не было стыдно перед отцом. Понимаете?

— Понимаю, — кивнул Корсаков, сознавая, что дает обещание обзвонить всех. — Что «во-вторых»?

— Во-вторых, прошу вас стать своего рода распорядителем на похоронах. Повторяю, я не хотел бы там «светиться». Я бы, например, не поверил в искренность почти семидесятилетнего сына, который никогда в жизни не видел отца. Особенно учитывая род наших занятий. Не волнуйтесь, вам не придется решать какие-то хозяйственные вопросы. Все уже оговорено, оплачено, никаких забот не будет, поверьте. Если вы дадите свое согласие, то вам просто будут звонить и отчитываться. От вас нужно будет только дирижировать церемонией. Да, собственно, и не церемонией… Что-то я уже запутался, — признался Дружников. — Мне, пожалуй, пора. Вы мне дадите ответ завтра утром?

— Да что тут ждать? Александра Сергеевича я знал хорошо и, конечно, сделаю все, о чем вы просите.

Похороны прошли торжественно и, пожалуй, даже пышно. Корсаков, оказавшийся кем-то вроде церемониймейстера, все время был в центре событий, и люди, так или иначе, со всеми вопросами обращались к нему. Только сейчас, на похоронах и на поминках, Корсаков смог представить себе размах деятельности Зеленина. На подъезде к кладбищу выстроилось несколько десятков иномарок с тонированными стеклами и персональными водителями. На небольшом пространстве возле могилы было тесно, и отдельные группки по пять-семь человек растеклись по аллейкам и проходам. Все находились в постоянном движении, здороваясь, перекидываясь парой-тройкой фраз и переходя к другой группе.

После того как гроб опустили в могилу, кладбищенские пареньки долго не могли приступить к исполнению своих обязанностей: слишком много людей хотели бросить в могилу горсть земли, пришлось ждать.

Поминки устроили неподалеку, в столовой какого-то концерна, которая вместила всех, без исключения. Не было никакого контроля на входе, что тоже вызывало удивление. Правда, Корсаков заметил, что все коридоры и коридорчики, кроме того, который вел в столовую, наглухо перекрыты, но это уж внутреннее дело фирмы!

Потом, покидая поминальный обед, к нему подходили с выражением соболезнований люди, которые в обычные дни проносятся в затененных авто по осевой линии правительственных автотрасс, и люди, больше похожие на бомжей, каковыми, может быть, и являлись. И каждый говорил от души, говорил искренне, не «для галочки». Многие оставляли визитки, обещая любую помощь. Надо будет все это отдать Дружникову, подумал Корсаков.

После поминок он собрался ехать домой, когда Дружников окликнул его. Сегодня он опять удивил Корсакова. Спокойный, выдержанный и деловой, он никак не походил на сына, хоронящего отца, и уж тем более на человека, который несколько дней назад вечером сидел и пил водку на кухне у Корсакова. Он подхватил Корсакова за локоть, отвел в сторону.

— Во-первых, огромное вам спасибо, Игорь. По-моему, все прошло очень хорошо, достойно. Во-вторых. Сейчас не время и не место, поэтому назначьте сами, когда нам увидеться. Я бы предложил встретиться на квартире отца. Там поймете — почему. А сейчас — возьмите.

Он протянул конверт и, увидев недоуменное выражение на лице Корсакова, решившего, что ему дают деньги, спохватился:

— Да вы с ума сошли, Игорь Викторович! Это письмо отца, адресованное вам. Прочтите — и вы многое поймете.

Письмо было кратким, деловым, но содержание его пробудило в Корсакове самый настоящий азарт!

«Друг мой, Игорь!

Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых. Этого не избежать никому, и я не первый и не последний. Следовательно, нет причин для долгой печали. Скорее это — повод для грусти и памяти, согласны?

Прежде всего, хочу поблагодарить вас за ту роль, которую вы сыграли в отыскании наследников Николашки Романова. Я уж буду называть его так, как приучен, хотя личной злобы к нему не испытываю, поскольку не имею для нее никаких оснований. Просто жаль, что в нужный момент у власти в России оказался человек, совершенно для этого не подготовленный. Но это уже — лирика и наша российская традиция.

Кстати, его внук произвел на меня благоприятное впечатление. Он — человек разумный и мог бы, при некотором стечении обстоятельств, встать во главе какого-нибудь историко-патриотического объединения, чтобы привести в порядок смятенные умы наших современников, вдруг поверивших в то, что монархия может спасти Россию. Впрочем, это тоже лирика.

Теперь о просьбе. Письмо это передаст вам мой сын, с которым вас, как мы выяснили, познакомило то же самое дело Романова — Лопухина.