Мы наконец в населенном пункте, можно на время расслабиться, потому что здесь военный госпиталь. Два этажа. Лучшие военные хирурги. Приятные медсестры. Приятные, потому что в безопасности. Госпиталь в этой части страны по общему негласному соглашению никто не трогает.
Я терплю боль в ноге и помогаю донести раненого в живот паренька, которого пристрелили уже на выходе из зоны боевых действий.
Потом тащу другого, кому взрывом руки оторвало.
Жесть. Крики. Кровь.
Мое привычное местопребывание. Иногда даже во время тишины эти звуки меня преследуют.
Может это и есть моя жизнь? Может зря я хочу туда, где небо мирное. Зря хочу тишины. Зря хочу семью. Кому как не мне знать, как легко этого лишиться.
Одна пуля.
Один взрыв.
Одна взбалмошная девочка за рулем.
Я даже с психологом говорил. А еще с мудрецами из своей деревни. Нужно уметь прощать, но как же это тяжело дается, когда она вот такая. Когда она даже не чувствует своей вины.
– Рад вас живым видеть, Балаев. Что с ногой? – осматривает меня Мурад Фархатов. Главный врач он, конечно, но всегда на передовой. Дай ему волю, помчался бы спасать парней в самое пекло. Я держу ребёнка, возле которого беспрестанно рыдает его мать. Фархатов кивает на койку, и я опускаю пацана лет четырнадцати. На теле многочисленные гематомы. Сразу вспоминается, как мы с парнями с холмов скатывались в таком же возрасте. И тогда тоже были синяки. Только вот причины разные.
– Царапина. Мальчиком займитесь.
– Туда сядь. Сейчас кого-нибудь пришлю, посмотрят.
– Помогайте тем, кому это нужно, а мне лучше бы спирта.
Это проще. Проще нажраться, забыться, утолить жажду между гостеприимных бедер очередной медички. Вон та ничего, смотрю я на беготню молодой медички. Хотя худощава на мой взгляд. Падаю на свободную кушетку, наблюдая, как стройные ноги мечутся от одного больного к другому.
Как они быстро перебирают, а тонкие руки профессионально ставят капельницу.
Забавно, но не так, как другие, более грузные медсестры. У этой рука легче. Тоньше. И пальцы такие, что хочется их на члене своем представить.
Она и сама прям пушинка. Молодая. Русская. Что она вообще здесь забыла. У меня сестра не старше. И меньше всего я желаю ей здесь оказаться. Голова покрыта не платком, а шапкой белой, из которой выбивается растрепанная светлая коса. Наверное, одна из тех на голову повернутых волонтеров, которые едут сюда, чтобы потом рассказывать, какие они героини.
– Вика! – зовет Фархатов, а меня как током бьет. Это имя я уже три года ненавижу. Просто до зубного скрежета. – Заканчивай с этим жеребцом, у него царапины. Дойди до третьей и спирта бутылку возьми.
– Для обработки? – слышится звонкий голос без единой нотки акцента.
– Перорально.
Я словно в замедленной съемке перевожу усталый взгляд выше, с крутых бёдер на профиль лица.
Понимаю, что это не просто какая-то рандомная Вика.
Это, блять, Даниленко, с которой пытается флиртовать Наиль. И еще никогда я не хотел так сильно оторвать руки мужику, которыми он за ручку ее пытается схватить.
Но гнев на него проходит быстро, когда я вижу профиль Даниленко.
Я думал, я злость испытывал, когда из автомата отстреливался.
Но как же я ошибался.
Она что здесь, твою мать, делает?
В городе, который уже завтра могут с землей сравнять?
И я даже не знаю, что меня бесит больше – ее появление в этом аду или то, что у меня на нее стояк хронический. Несмотря на всю ненависть, несмотря на презрение. Сука? Снова поиграть захотелось? Добить врага?
– Сладкая, я ведь женюсь на тебе, – предупреждает Наиль ей вслед, а потом мой взгляд ловит и подносит пальцы к губам, мол «ах, какой персик». Правда заметив, что энтузиазма я не разделяю, весь сник.
Очередная жертва ее красоты. Очередная жертва этой разрушающей мужское нутро девки.
Я опускаю взгляд в пол, считаю до десяти.
Это всегда помогало успокоиться.
Но не сейчас, когда запах лимона, который даже сквозь кровь, антисептики и порох пробивается. Щупальца свои к моему горлу подносит, стягивает до нехватки воздуха. На боли в ноге что ли сосредоточиться… Но нет, все, о чем могу думать, что у нее под халатом, со сколькими спала за это время, как быстро можно сломать тонкую шею.
Руки сами собой в кулаки сжимаются.
Особенно, когда шаги рядом затихают. Я вижу плетённые лодочки, тормознувшие недалеко от меня. Они стоят больше, чем одежда всех вместе взятых. Эти мысли утихомирили член, и ненависть на первый план вышла. Огнем в груди разгорелась. Во рту пересохло.
Узнала? Не удивлена… Знала, что увидит меня здесь?
Я трясу головой, потому что там картинка, как я ее пизжу, все ярче.
И надеюсь, она все сделает молча, потому что иначе безумная фантазия разобьёт ей тупую, пусть и красивую башку.
Она вздыхает так шумно, что я чувствую ее сладкое дыхание. Губы жжет, словно кто-то по ним крапивой прошёлся. А на деле я просто помню ее поцелуй. Бешеный. Дикий. Совсем, блять, не девственный.
Она буквально растолкала в стороны мои губы, чтобы коснуться языка.
А я, идиот, оттолкнуть не смог. И забыть не смог, хотя прошло уже полтора месяца.