Без тени над горизонтом

Дверь в кабинет следователя Кошкина приоткрылась. Бархатный баритон начальства прервал логические мыслительные цепочки сыщика.

– Это что у вас за фото-Шоп?

Дмитрий Сергеевич подошел к столу. Перебирая фотографии молодоженов, окончательно порушил следственный пасьянс Степана Кузьмича.

– Да. Жизнь закончилась медовым месяцем. Мог бы, а не позавидуешь. А это кто? Ба, да это ж наша ясновидящая, которая дальше своего носа ничего не видела. А нам тут теперь манускрипт её расшифровывай.

По интонациям голоса Степан Кузьмич понимал, что начальство не в духе. Если честно у него самого настроение загрустило. Что-то еле уловимое, которое вот-вот грозилось появиться из тени неизвестного, наконец-то приобретая очертания, бесследно растворилось в начальственном баритоне.

– А что у тебя с этим отравленным императором?

Брови Степана Кузьмича от неожиданного вопроса и напряжения остатка сил мозговой деятельности взмыли ввысь.

– Так ведь дела нет.

– И что, можно людей травить безнаказанно? Ко мне, между прочим, его сын приходил. Хочет понять, что произошло с его отцом, в виду открывшихся обстоятельств, так сказать.

– Дмитрий Сергеевич, да какие обстоятельства, записи экстрасенса, смешно.

– А ему не до смеха. Ты всё равно уже в теме, Степан Кузьмич, вот и разберись там, что к чему.

Следователь Кошкин молчал, сделав глубокий вздох, он считал мифических баранов – близнецов, бредущих друг за другом в неизвестное никуда.

– Дамочки эти гламурные. У них одно на уме. И эта Раксалана, заманила к себе разлучницу и …

– И что?

Не выдержал Степан Кузьмич, прервав тем самым бараний караван в спокойное никуда сыщика.

– Не понимаю вопроса?

– И что, говорю, подожгла собственный дом?

– Подожгла и отомстила. Ревность ещё не на такое может сподвигнуть. А потом опомнилась, что натворила и пустилась в бега.

– Без документов?

– А зачем ей с её способностями документы? Я слышал эти экстрасенсы такой ушлый народ. Вот они, например, дадут кондуктору кусок обыкновенной бумаги и смотрят ему так пристально в глаза.

Дмитрий Сергеевич развернулся к Кошкину, размахивая перед его носом свадебной фотографией, уставился в переносицу сыщику презрительным взглядом.

– И втолковывают и вбивают ему в мозг, вот мол, мил человек, мой билет, будь доволен.

Степан Кузьмич был явно не готов к таким сеансам начальственного гипноза. Обойдя стол, он занял место на безопасном расстоянии от импозантной фигуры полковника Рындина.

– Может оно и так. Но вы посмотрите внимательно на её лицо.

– Красивая женщина.

– Я сейчас не об этом. Это же очевидно.

Дмитрий Сергеевич, раздражаясь ещё пуще, со звуком выдохнул воздух из себя.

– Очевидно что?

– Она его не ревнует.

– Да может она актриса хорошая. Знаешь, Степан Кузьмич, все эти снежные королевы, женщины из северных земель, какие-то замороженные и от этого очень сдержанные. Это тебе не итальянские страсти на каждом шагу.

– Может оно и так.

– У них, что свадьба во дворце, что ли проходила? Лошади, кучер, карета и цветы, цветы, цветы. Какая расточительность. А знаете, уважаемый Степан Кузьмич, что я думаю.

– Никак нет. Я ж не фокусник с билетиком.

– Ну, это конечно. А не муженек, ли её умертвил?

– Волошин?!

– Да причем тут Волошин? Как говорит молодежь, не тормози, Кузьмич, сникерсни. Муженек этой самой невесты Гроховской. Уж больно пригож и весел.

– Что ж ему на собственной свадьбе плакать надо было?

– Конечно, что ж ему плакать, когда тут такое, дворцы, кареты, лакеи.

– Да ему то зачем её убивать?

– Ну, старина, я начинаю тебе завидовать. Он у нас кто? Правильно, никто. А здесь хозяйка заводов, чего там ещё дальше и пароходов.

– Да у таких хозяев, как правило, брачные контракты существуют на такие случаи.

– Брачные контракты, Степан Кузьмич, на случай разводов существуют. А стать вдовцом, это совсем другое дело.

Кошкин, понимая всю неконструктивность данной беседы, перебирал свадебные фотографии, снова пытаясь сосредоточиться на ускользающей ниточке разгадки этого дела.

– Что-то здесь не так.

– Да тут всё не так. Молодая, красивая и уже никогда не состарится.

– Я не об этом. Какое-то противоречие, ощущение чего-то не правильного, не порядка…беспорядка…кто-то лишний, нет, не то…

– Ну, ладно, вы тут думайте. Я что, собственно говоря, заходил, ты, Степан Кузьмич, это дело не затягивай. Вернее сказать не перетягивай в следующий год. Давай думай, думай, что там, в порядке, что в беспорядке. А как надумаешь чего, милости прошу ко мне в кабинет. Как говорится, одна голова хорошо, а две…ну сам знаешь. Тебя учить, только портить.

Когда дверь за начальством закрылась, Степан Кузьмич выдохнул с облегчением. Убирая фотографии в верхний ящик своего рабочего стола, он замер, застыл, боясь, пошевелившись спугнуть возникший инсайт. Вот оно, ну конечно, как он сразу не догадался. Полковник Рындин как бы отстранил его своим приходом от лежащих на столе фотографий, давая возможность взгляда со стороны. На всех этих снимках его настораживал взгляд одного человека, когда он не позировал перед объективом камеры, а был захвачен фотографом врасплох. Колючий, пристальный, нехороший взгляд.