- А когда Тюха с дерева сверзился... Не, вы чо - правда не знаете?! Да он же у нас на "губе" сидит! Гадом буду! Сам навроде козла, только голый, как негра, черный, с бородкой...
- С рогами, с хвостом, - это, конечно, Боб.
- Насчет хвоста не знаю, а то что у него к мозгам проводочек подключен - это точно, сам видел!..
- Ну бля, вааще! Ты, Роман, сукабля, ври...
- Не любо - не слушай! - не на шутку обижается Шпырной. - Я ж это, я выводящим был на той неделе. Захожу в камеру с харчем, а он, падла, как вскочит - буркалы белые, будто дури нанюхался, руки вот так вот вытянуты, как у Тюхи, когда он по ночам ходит...
- Че, че?! Ты чего несешь-то, дефективный?!
- Руки, говорю, вот так вот вытянуты. "Ви-ижу! - говорит, третьим глазом, - говорит, - вижу предначертанное! Сквозь туман, - говорит, сквозь мглу, - говорит, - времен! Не хотите ли, Роман Яковлевич, - говорит, - приподнять занавес, узнать, то есть, про свое светлое будущее. Что вас, Роман Яковлевич, интересует, вы спрашивайте, я отвечу!..
- Ну?
- Что - ну? Вот я и спросил: а не сможете ли, - спрашиваю, сказать, когда наконец "приказ" нам будет?..
- А он что?
- Вот он и ответил мне: "приказа", друг мой, - говорит, теперича и не ждите, потому как "приказа" теперича, не будет вам никогда!..
- Тю-у... Это как это - никогда?
- Ну откуда ж я знаю, - вздыхает Ромка, - это ты у него спроси...
- А ты чего же не спросил?
- Почему не спросил? Спросил...
- Ну?..
- Гну!.. Я спросил, а он мне и отвечает: "Да какой же, Роман Яковлевич, может быть "приказ", когда мировой порядок кончился?!"
- Как наше пиво, - говорит Боб.
И все, конечно, смеются, только как-то на этот раз не шибко весело, недружно как-то, елки зеленые.
Я все шарю и шарю по эфиру - пусто, как шаром покати. Сплошной рев, треск да вой: улла! улла!.. А тут еще компас. Передо мной на столе лежит компас, и сколько я на него ни смотрю, стрелочка мечется, как безумная. Я снимаю наушники. В "коломбине" тихо. Мужики сосредоточенно смолят, стараясь не глядеть друг на друга. Сегодня с вечера не трясет. Не чешется лоб, не зудят последние зубы. Тишина какая-то странная, непривычная.
- Ну, с чертом, похоже, ясно, - говорю я, - а солнце-то, почему все же солнце-то не всходит, господа присяжные?
И они молчат. Все молчат, молчат. А потом Боб гасит окурок о каблук и кладет мне руку на плечо:
- Как говорит наш дорогой старшина: значыть так нада, Витюха...
Глава пятая От рядового М. - рядовому запаса Мы.
Письмо второе
Мотто:
О, дайте мне хоть разок посентиментальничать! Я так устал быть циником. В.Набоков "Лолита"
...Вопросы, вопросы - их с каждым днем все больше - и на все, или почти на все, у меня, сокол ты мой ясный, ответов нету! Что это - ядерная война?.. космический катаклизм?.. международная провокация?.. где стартовики?.. куда подевалась соседняя часть прикрытия?.. где наш начальник связи подполковник Штефан?.. где все остальное человечество?.. Вопросы, вопросы, вопросы! Вот и твой среди них - самый, пожалуй, больной, самый, не побоюсь этого слова, русский: почему не говорит Москва?..
Только сейчас, когда мрак и туман отрезали нас от мира не хуже гулаговского забора с вышками, только сейчас, Тюхин, я оценил чего стоят такие, казалось бы, простые, с детства до дрожи памятные, голосом Левитана, слова: "Внимание! Говорит Москва! Передаем важное правительственное сообщение..." Или такие вот, еще проще, человечнее, но все равно, друг мой, с каким-то скрытым, только нам, советским людям, доступным подтекстом: "Говорит Москва! Передаем сигналы точного времени..."
Да, да - ты опять не ошибся, со свойственной всем истинным лемурианцам прозорливостью угадал - у меня, действительно, перемены, и какие! Чудесное возвращение в ряды наших доблестных Вооруженных Сил благотворно повлияло на меня как на личность. В считанные дни вернулась былая уверенность в себе, возрос дух, окрепла дисциплина, коренным образом улучшилось политико-моральное состояние! Снова, как в юности, в тумбочке у меня Карл Маркс, а в сердце беззаветная сыновняя преданность своему народу, строю, Коммунистической - и оставь эти свои кривые ухмылочки! партии и ее авангарду - ленинскому ЦК и ЦКК. А пропо: в жизни не забуду, как ты, мерзавец, осклабился, когда твой товарищ и коллега, поэт-пародист и парторг К. Комиссаров, Царствие ему Небесное! - негодуя, воскликнул: "Но ведь ты же наш человек, Тюхин!.."
Тьфу!.. Дай дух перевести...