Без труб и барабанов

С порога на нее дунуло кондиционированной прохладой. Завыла, оглушив окончательно, сушилка, шикнула тугая вода из-под крана, уборщица лихо ткнула под ноги мокрой шваброй; Ольга спряталась в кабинке и лихорадочно заперлась. Сняла с шеи кошелечек, чтобы не мешал, повесила на крючок на стене.

Она не помнила, как вышла. Сзади что-то, кажется, кричали. Она смотрела сквозь пыльные стекла на самолеты. На старт грузно выруливал «боинг»…

— Женщина, женщина!

Ольга вздрогнула и резко обернулась, пойманная за рукав.

— Женщина, ты забыла!

Это была давешняя уборщица. На вид было ей лет тридцать, и говорила она с сильным акцентом, с трудом выпуская слова на волю. А в кулаке раскачивалась смешная сумочка, белые лепестки топорщились вокруг желтой клепки. Ромашка.

Перед глазами поплыло, сердце застучало как бешеное… Все деньги, все документы, все-все-все!

— Ты забыла, — повторила уборщица настойчиво. — Там. — И насильно всунула сумочку в руки Ольге. — Я видела. Это твое.

Она отвернулась и стала уходить, а Ольга стояла, хлопая глазами, и не решалась заглянуть внутрь. А ведь Мартин говорил ей, говорил… совсем выжила из ума! Воров никаких не надо с такой головой. Все потеряла! Вся ее поездка была под этой ромашкой.

Потом решилась, дрожащими руками открыла. Деньги, документы, паспорт, страховка, кредитка — все оказалось на месте. И тут, спохватившись, Ольга кинулась догонять уборщицу.

Валюту она поменять еще не успела, но у нее были с собой евро, как учили на форумах, мелкий размен. Уже у самого туалета нагнала свою спасительницу и стала совать ей десять евро, рассыпаясь невнятными благодарностями, а уборщица испуганно отнекивалась и твердила: «Много, это много!» Но потом все-таки взяла купюру и спрятала куда-то под фартук, вернулась на рабочее место. А Ольга расплакалась.

Она села в зале ожидания, чтобы немного успокоиться. Сняла ветровку, перебросила через спинку соседнего кресла и расслабилась, прикрыла глаза, еще немного припухшие от слез. Как же так получается, думала Ольга. Везде писали про жуткое российское воровство, а тут — сама прохлопала, бери не хочу. И вдруг все так легко вернулось — прямо в руки... Нет, мир не без добрых людей, думала Ольга с благодарностью и тихонько ощупывала сумочку, водворенную на место. Что бы она сейчас делала без нее? Решила Мартину ничего не рассказывать, по крайней мере, до возвращения. Время было к обеду, пора было, пожалуй, что-нибудь съесть. Ольга открыла глаза, потянулась, поднялась. Протянула руку за ветровкой.

Ветровки не было. Ни на кресле, ни под ним.

Второй рейс был глубокой ночью. В самолете не спалось. Перебила сон, перенервничала — и теперь завидовала тем счастливцам, которые, едва взлетев, уснули. Впрочем, половина салона так же, как она, полуночничала. Кто-то смотрел кино, кто-то играл, кто-то слушал музыку или уткнулся в электронную книжку. Ольга подумала, что лет пятнадцать назад все они, пожалуй, сидели бы, раскрыв газеты и журналы.

Рейс как рейс — ничего особенного. Пассажиры не были агрессивнее, чем она привыкла, или хуже одеты. Люди как люди — зевающие, сонные, согласно времени суток. Зябко кутающиеся в кофточки и курточки, в казенные пледы.

Плед оказался колючий, но теплый. Ольга сидела и думала, что, пожалуй, не стоило сегодня днем гулять по Москве. Когда-то она прожила здесь год, и никакой особой привязанности к этому городу не чувствовала. Он был похож на все прочие чужие города — так же равнодушна Ольга оставалась к Берлину и Бонну, к Братиславе и Варшаве, к Стамбулу и Лондону, к Парижу и Стокгольму… да что там — даже Прагу никогда не ощущала родной. Ольга вообще сомневалась, могут ли быть города — родными. Родными бывали только люди, а с родными людьми, куда бы ни занесло, там и будет дом.

Она ненадолго все-таки задремала, и ей приснилась Тереза-фон, гибкой спиной трущаяся об угол кровати, — и сразу без перехода Зденек, каким он был лет в пятнадцать. Он тогда проколол ухо и вставил медное колечко. Ольга и Мартин его дразнили. Сейчас Ольге снилось, будто вместо колечка в ухе у Зденека висит тяжелый скрипичный ключ, такой длинный, что касается

плеча, — раскачивается и тихо звенит, и она спрашивает: «Зачем? Зачем?! Тебе больно?» — А сын отвечает: «Я пойду поплаваю, холодно очень», — и дальше, опять без перехода, Таня в красной курточке встречает ее на станции в Кралупах, молодая, как была в год расставания, и такая же строгая. Говорит категорично: «Я возьму вещи. А то еще потеряешь!»

Ольга машинально схватилась за сумочку на груди и проснулась. Она не сразу сообразила, где находится. В салоне стоял ровный гул, вокруг почти все спали, только мальчишка через проход яростно тыкал в сенсорный экран планшета, от старания высунув язык.