Без ума от герцога

Сент-Мор еще крепче прижал ее к себе, поцеловал в лоб, шептал на ухо нежные слова, поглаживал ее, словно запоминая каждый миг их скандальной затеи.

Вытянувшись под ним, Элинор с улыбкой смотрела в его глаза. Он широко улыбнулся, деля с ней этот момент, их момент. Этот мягкий спуск с вершины блаженства, на которую они уже несколько раз взлетали. Когда они расстанутся, то будут вспоминать то, что сейчас произошло, до конца жизни. Элинор снова поцеловала его.

И если это скандал, если это погибель, она жаждала, чтобы он погубил ее еще много раз. И чтобы это длилось до бесконечности. Чем дольше, тем лучше.

Джеймс счастливо дремал после любовных игр. Сколько раз это было? Дважды? Трижды? Честно говоря, он сбился со счета.

Никогда он не чувствовал такой томной вялости. Она проникла в каждую клеточку его тела. Элинор дремала в его объятиях, расслабленная и пресыщенная.

Он вздохнул, уткнувшись в ее затылок.

— Вот чем завершилась наша экскурсия по Колстону. — Он чуть прижал зубами основание ее шеи, и Элинор рассмеялась, игриво шлепнув его.

— И часто вы устраиваете такие туры, сэр? — спросила она.

Он повернулся, перекатив ее на себя. У него на языке вертелся остроумный и дразнящий ответ, но в ее тоне была нерешительная нотка сомнения, поэтому он промолчал и отвел локоны с ее лица.

— Такой тур я устраиваю впервые.

Она улыбнулась и прижалась головой к его груди.

— Я этому рада, Сент-Мор.

— Джеймс.

Приподняв голову, она посмотрела на него:

— Что?

— Зовите меня Джеймс.

Никто его так не называл. Называли «ваша светлость» или Паркертон, Джеймсом никто не называл. Но он не мог себе представить, что Элинор будет называть его иначе.

Чуть прикусив губу, она улыбнулась.

— Джеймс, — прошептала она и, наклонившись, снова поцеловала его. — Тогда вы должны называть меня Элинор, — добавила она через несколько минут.

— Это приказ, миледи?

— А он нужен? — рассмеялась она.

— Вам следует знать, что я не слишком хорошо воспринимаю приказы.

— Я это заметила, — поддразнила она и вздрогнула, поскольку солнце начало садиться за горизонт, унося тепло из летнего домика.

— Нам нужно одеться. — Он неохотно поднялся с теплого дивана.

— Это приказ? — Она свернулась в углу дивана.

— Нет, но скоро станет холодно, и мне не хотелось бы, чтобы вы простудились и, как ваша сестра, сидели дома.

Вздохнув, Элинор взяла свою одежду.

— Недомогание Тии вызвано ее стремлением отправить нас вдвоем. Она вас обожает.

— И я ее тоже, поскольку весьма одобряю ее методы. Элинор рассмеялась:

— Вы сделаете ее неисправимой!

— Уверен, мадам, что она уже такая.

Надев рубашку и брюки, Джеймс помогал Элинор зашнуровывать платье, когда заметил в саду движение, собаки тоже подняли лай.

Фоули! Его лакей.

Джеймс быстро отошел от Элинор, надеясь, что лакей заметил не слишком много.

Черт! Почему его слуги такие расторопные? Фоули, конечно, уже побывал в деревне и организовал их возвращение домой.

Но в этот благословенный день Джеймс едва не забыл, что лакей должен появиться.

Элинор тоже заметила Фоули.

— Вы его знаете?

— Да, я велел ему поискать экипаж, который отвезет нас в Лондон.

— Так скоро? — Она посмотрела на Джеймса, в ее глазах снова горел призывный огонь, ставший таким искушающим.

— Боюсь, что да. Если мы хотим вернуться до ночи.

— До чего же вы практичный, Сент-Мор. — В ее голосе дрожало что-то похожее на сожаление.

О да, он это хорошо понимал. Сожаление свернулось в его груди, как гигантская пружина. И он заметил, что она не назвала его Джеймсом.

Подойдя к корзине, она начала складывать оставшиеся продукты и тарелки.

— Честно говоря, я не думала о том, как мы вернемся домой. — Помолчав, она подняла на него глаза. — Я бы хотела, чтобы этот день длился вечно.

Ему следовало сказать что-то простое.

«В этом нет необходимости, миледи».

Но когда из сада выглядывал Фоули, было не так легко произнести слова, глубоко вклинившиеся в его сердце.

Сказать, что он герцог Паркертон и что он может все дни сделать такими, как этот?..

Как он мог? Когда заурядный Джеймс Сент-Мор уже украл ее сердце.

Миссис Окстон, Кантли и Уинстон сидели на кухне, ожидая возвращения герцога. У каждого были свои причины тревожиться.

— Не надо было этого делать, — всхлипнула миссис Окстон. Слезы текли у нее с тех пор, как пришло известие, что карета герцога (вернее, Безумного Джека) превратилась в обломки. Заговорщики не хотели, чтобы колесо совсем отвалилось, чтобы герцог оказался в опасности, но, к несчастью, их работа оказалась весьма эффективной.

А все потому, что брат герцога понятия не имеет, что такое добротная карета.

Дальше хуже — никаких вестей от герцога или Фоули, только известие о гибели кареты. Верные слуги Паркертона страдали по своей собственной вине.

Что они наделали…

Они всего лишь хотели положить конец пикнику. А не самому герцогу!

Когда уже стемнело, наверху звякнули колокольчики, это сигнализировали горничные, дежурившие почти у каждого окна.

Все трое поспешили из кухни наверх, а Ричардс спускался из гардеробной герцога. Он спрятался там и наглаживал галстуки один за другим «во время грандиозного кризиса», как он выразился.