Без Веры

Б. К Седов Без Веры

Тем, кто недавно вернулся с войны, она снится. Кому - почти каждую ночь, кому - лишь иногда. Кому - только первые месяцы, кому - всю оставшуюся жизнь. Обязательно! Не отпускает от себя. Засасывает, словно трясина, куда только ступи шаг - сгинешь. Обволакивает, будто туман, в который лишь сунься - заплутаешь. Очень непросто вытравить ее из себя. Из своих воспоминаний. Из своих снов. И бывшие солдаты поднимаются по ночам в атаку, прут вперед с автоматами наперевес и перекошенными от страха и исступления рожами. Давят на спусковой крючок и не слышат выстрелов. Падают за укрытие, но тут же оно рассеивается, как дым. И приходится снова бежать. Снова стрелять. Опять убивать… Но чаще убивают в этих снах их самих.

Тем, кто недавно вернулся с зоны, она тоже снится. Кому - постоянно, кому - лишь иногда…

Меня уже на протяжении месяца преследовал один и тот же сон. Притом донимать меня он начал именно тогда, когда все было позади, - караульные вышки, бараки, побег, переход через парму, полная неизвестность того, что ждет впереди. К этому времени я обрел новую внешность, чистую ксиву. Я стал другим человеком. О том, кто я такой на самом деле, знали лишь несколько человек, и любому из них я мог доверять, как самому себе. Казалось бы, все мои прошлые геморрои надежно помещены в архив, покрываются там пылью и плесенью, и никто их больше не потревожит. Все позади…

Ан нет!

И для начала, наверное, чтобы жизнь не казалась мне медом, пришли эти сны. Вроде бы о кичи. А вроде и нет. Точнее будет сформулировать так: сны о неволе. Там не было ни запретны, освещенной лучами прожекторов, ни вертухаев, наглых и беспринципных, ни озлобленной, готовой взорваться, поднеси только спичку, братвы. Ни кума, ни Чечева, ни Блондина. Ни единой живой души вообще.

Было тесное и холодное помещение, в котором я уже миллион лет отрешенно сидел на тонкой бугристой подстилке. Скованный по рукам. Скованный по ногам. Ко всему прочему, прикрепленный к толстой цепи.

Вот такой кошмар снился мне чуть ли не каждую ночь. И даже по утрам он не выветривался из головы, обретя облик навязчивой мысли, которая, словно заноза в мозгу, изводила меня, заставляя еще и еще раз пытаться найти ответ на вопрос: "И куда это нечистая заносит меня по ночам? В какую дыру? На какую-такую цепь?"

В этой дыре не было видно ни зги, но я откуда-то знал, что вокруг меня надежные стены, в которых не проковырять и маленькой щелочки, под которые не сделать подкоп.

В этой дыре не было видно ни зги, но было достаточно просто ощущать на себе крепкие кандалы и тяжесть цепи, один конец которой был закреплен у меня на руках, другой же - и это я снова откуда-то знал - был намертво прикован к мощной чугунной болванке.

В этой дыре не было видно ни зги, но не надо было быть зрячим, чтобы понять, что отсюда не вырваться.

Этот сон был воплощением безысходности.

И этот сон впоследствии оказался пророческим.

Если б я знал… Но я никогда не верил в вещие сны. И думать не мог, что жизнь вдруг опять даст резкий крен и кувырком полетит под откос.

Ведь я вообще не привык думать о чем-либо наперед.

ПРОЛОГ

- Здра-а-авствуй, красавица!

Робко, бочком-бочком, она просочилась в кабинет Главного и замерла на пороге, подумав о том, что последние месяцы ей почти каждую смену приходится бывать в этих просторных, отделанных по евростандарту чертогах. И при этом ее всякий раз встречают одной и той же уже набившей оскомину фразой: "Здра-а-авствуй, красавица". Далее следует: "Проходите, Стрелкова. Присаживайтесь". Этаким мягоньким и пушистым, елейным голоском, в котором сквозит скрытая угроза. И едкая змеиная улыбочка.

- Проходите, Стрелкова. Присаживайтесь.

Да, точно. Пока все по сценарию. Прелюдии ее встреч с Главным разнообразием не отличаются. Разнообразие будет потом.

А пока девушка, испытывая легкий мандраж, пересекла кабинет и скромно приткнулась на уголке мягкого стульчика, установленного возле стола для совещаний. Это место она занимала всегда. Точнее, последние два месяца, за которые ей довелось побывать у Главного уже больше десятка раз - с тех пор, как ее уличили в том, что она несколько раз вступала в интимную связь с находящимися на излечении зеками.

И, кроме того, - что в тысячу раз хуже - иногда смела таскать для них барбитураты и наркотики.

***

- Не поленись, пожалуйста, девочка, ознакомься. - Два месяца назад Главный начал их первую встречу с того, что швырнул на стол перед ней несколько листов бумаги. - Здесь показания сотрудников охраны и кое-кого из медперсонала о том, чем ты занимаешься с заключенными помимо своих обязанностей медсестры. Кстати, есть более десятка свидетелей. И этого хватит с избытком, чтобы тебя, потаскуху, уже сегодня, прямо сейчас, выпнуть хорошим ударом под зад из этого заведения. С отметкой в трудовой книжке о полном служебном несоответствии. И сомневаюсь, что тебе после этого будет просто найти другую работу. Какова перспективка?

Она молчала. А что говорить в такой ситуации?