Без вести...

Слабостью Фишера был чай с лимоном. Иногда он посмеивался над собой: «В Мюнхене, который на весь свет славится баварским пивом, я пью чай. Странно, не правда ли? Нет? Тогда прошу к столу...» И как правило, все беседы велись за стаканом душистого чая.

Усадив Иннокентия против себя, Фишер говорил:

— Когда старый Конрад назначил Бланка уполномоченным по вопросу размещения оккупационных войск, я подумал: это начало ремилитаризации Германии. Так оно и случилось. Вчера объявлено о назначении Бланка на пост министра обороны, и все стало ясно.

— Я думаю, союзники не допустят, чтобы Германия вновь имела сильную армию.

— Ты-то думаешь, а вот Конрад так не думает, делает свое дело... Ну, давай еще подолью чайку.

Фишер не спеша наполнил стакан, повернулся к жене, которая неслышно примостилась на тахте и листала альбом.

— Берта, не хочешь стаканчик?

И не дождавшись ответа, наклонился к Иннокентию, сказал шепотом

— После гибели сына такая стала: то молчит, то заговаривается... немного.

Фрау Берта отложила альбом и взглянула на него поверх очков.

— Сам ты заговариваешься, себе и людям голову морочишь.

— Ладно, ладно, не обижайся, — смутился Курт и снова повернулся к Иннокентию.

— Только слепой не увидит, что в боннской республике возрождается фашизм. «Народный союз мира и свободы», «Германское социальное движение», «Группа борьбы против бесчеловечности»... За этими вывесками — политика реванша и неофашизм. Словно поганые грибы после дождя... Настанет день, повесят другие вывески, откровенные, фашистские.

Он подошел к книжному шкафу, достал несколько книг и протянул их Каргапольцеву.

— Смотрите, это роман Вольфганга Кеппена «Смерть в Риме». Местами он дурно пахнет. Но написан сильно. Автор вывернул фашизм наизнанку и показал его лицо: фашизм всегда опасен, даже когда находится на смертном одре... В общем, извините, рассказчик из меня неважный, но почитать советую... Книга поможет вам понять то, к чему идет Федеративная Республика.

— Пойдемте в кабинет, потолкуем. Что у вас нового? — быстро спросил Фишер, когда они остались вдвоем.

— Со слов Милославского я понял, что «энтээсовцы» привозят свою литературу из Франкфурта-на-Майне, а часть ее, возможно, печатают здесь. В страны советского блока засылают при помощи воздушных шаров. Однако этому способу они верят не очень. Уцепятся и за другие возможности.

— Что ж, мы им поможем, — рассмеялся Фишер. — Вот, послушайте, какой у меня есть план.

«Наконец-то, — подумал с радостью Иннокентий, — кажется, будет настоящее дело...» А вслух произнес:

— Слушаюсь, товарищ Фишер.

— Уже больше года мы с вами знакомы: я вам доверяю. Так вот, слушайте: надо парализовать идеологические диверсии русских «солидаристов». Это выгодно и нам, немцам, и нашим друзьям: антикоммунистическая литература сеет семена раздора между западными и восточными немцами, между немецким, русским и другими народами... Эта зараза вредна для всякого здорового организма. План такой. Вы расскажите своему шефу о знакомстве со мною. Мы познакомились в сорок четвертом году в Дахау. Вы скажете, что служили там в лагерной полиции, а я некоторое время — в охране, по тотальной мобилизации. Здесь встретились случайно... Мой брат Карл Фишер работает летчиком, регулярно водит пассажирские самолеты на линии Мюнхен — Будапешт. С ним вы пока ни о чем серьезном не беседовали. Осторожно намекните Милославскому, что через меня, мол, можно повлиять на Карла. За соответствующую плату он согласится нелегально доставлять антикоммунистическую литературу в Будапешт, а оттуда ее легко переправить в Восточную Германию, Польшу, Чехословакию и даже в Советский Союз...

— Милославский не поверит.

— Почему же? Карл действительно летчик. Впрочем, вы бываете в городе с Милославским?

— Иногда заходим в пивной бар «Бавария».

— Прекрасно. Условимся, и я подойду к вам в баре. Вы меня представите Милославскому и расскажете как мы познакомились. Остальное попробую я!

Библиотека Мюнхенского филиала НТС занимала три больших полуподвальных комнаты, выходивших квадратными окнами на многолюдную улицу. На стеллажах двух комнат пестрели корешки книг, изданных до революции и в первые годы советской власти, и специально подобранные произведения русских и иностранных писателей. Тут можно было найти Сологуба и Мережковского, Бальмонта и Анненского, романы Достоевского и «Книгу о русских поэтах последнего десятилетия» Модеста Гофмана, Ницше и Уайльда, Метерлинка и Реми де Гурмона, Гумилева и Мендельштама. Третья комната была сплошь и беспорядочно забита журналами, брошюрами и газетами, изготовленными солидаристами. Эта комната служила и кабинетом для заведующего хранилищем. Потрепанные книги покрылись толстым слоем пыли.

Когда Милославский и Каргапольцев вошли туда, навстречу им поднялся высокий и обрюзгший мужчина, как видно, дремавший.

Милославский подошел к нему вплотную и небрежно сунул руку.

— Здравствуй, Санек... Знакомься, это наш новый коллега.

Библиотекарю давно перевалило за пятый десяток, но он не обиделся: Санек так Санек. Полное его имя — Александр Рязанов — теперь редко называли.