Без вести...

— Знаешь, когда написаны эти стихи? Еще в сорок шестом. На десять лет вперед видел. А конец! Ты только послушай конец!

В тот раз все также начиналось!
И если так и сызнова пойдет —
свершится правосудье, как свершилось
и не простит нам ни один народ![3]

— Молодец Вайнерт! Были и есть настоящие люди на немецкой земле! — Фишер вдруг сдернул с носа очки, хлопнул себя ладонью по лбу, — прости меня, старика, увлекся... Как у нас дела, был разговор с этим... с Милославским?

Иннокентий подробно рассказал обо всем, что произошло после встречи в пивном баре.

— Что ж, — произнес Курт. — Сообщи Милославскому, что Карл Фишер согласен выполнить поручение этих... как они себя называют?

— Солидаристами.

— Согласен выполнить поручение, слава богу, хоть не нацистов, а пока только солидаристов. Каждый рейс будет стоить им тысячу марок.

— А не много ли, дядюшка Курт? Не отпугнуть бы.

— Надо порядиться. Марок пятьсот можно будет сбросить. Скажи Милославскому, что дело, мол, опасное, рискованное. Вдруг венгерские солдаты обнаружат книжечки-листовочки? От солдат тогда и тысячью не откупишься. Верно я говорю?

Фишер доказывал это так серьезно, будто вел торг с отпетым энтээсовцем.

Их беседу прервал звонок. Курт Фишер, много лет страдавший радикулитом, после долгого сиденья сразу не мог распрямиться.

— Какому еще дьяволу я понадобился? — проворчал он.

Пришел Рудольф Нейман. После расформирования лагеря «Пюртен-Зет» лесопильный завод закрыли, Рудольф переехал в Регенсбург. В Мюнхен он явился по делу, но на сутки раньше, чтобы провести воскресенье со здешними друзьями.

С приходом Неймана все стало еще проще и сердечней. Рудольф вытащил из сумки низенькую пузатую бутылку. Они отправились в беседку, в сад.

— Закуска прямо с дерева, на выбор, — улыбнулся хозяин.

Когда налили по второй рюмке, вернулись к прерванному разговору. Оказалось, что Фишер еще раньше рассказал Нейману про их затею с самолетом.

Нейман придвинулся к Иннокентию.

— Расскажите, как у вас все будет устроено с этой пакостной литературой?

— Я думаю так, Рудольф: мы с товарищем Каргапольцевым получаем литературу от представителя НТС. В его присутствии грузим на самолет, который поведет Карл.

— Значит, разгружать буду я один?

— Один... А может, мы и сами справимся. Так, Кеша?

— Если солидаристы не установят слежку...

— Что ж... Допустим, все это барахло получаю от Карла я.

— Ну и закапываешь в землю, сжигаешь...

— А если Милославский потребует отчет от Карла? Кому, мол, сдал литературу?

— Думали мы и об этом. Найдем помощника в Будапеште, от него будем получать сообщения. У меня есть на примете один приятель.

— А Милославский даст поручение своему доверенному человеку. Как быть в этом случае?

Дотемна Курт Фишер и его гости ломали голову над всеми этими трудностями. Они понимали, что Милославский и его дружки не такие уж простаки. Но их надо было во что бы то ни стало перехитрить. Нельзя допускать, чтобы пропагандистская чума расползлась по свету.

Незаметно подступил вечер.

— Какие у кого планы? — поинтересовался хозяин.

— Останусь у тебя, — сказал Нейман. — Устал.

У Иннокентия на вечер была назначена встреча с Эльзой. Признаться он не решился. Но Фишер уловил его смущение, добродушно похлопал по плечу:

— Иди, сынок, люби, пока любится.

Несмотря на поздний час, на улицах чувствовалось заметное оживление. На перекрестках о чем-то спорили группы молодых людей, Слабый ветерок осторожно переворачивал обрывки газет и плакатов, разбросанных на пыльных мостовых. Но Иннокентий бежал, ничего не замечая. И вдруг на пути новая кучка людей. Не обойти. Видно, какое-то важное событие случилось. Он беспечно спросил белобрысого паренька:

— Что стряслось, а?

Парнишка рассмеялся и вдруг неистово завопил:

— Эй, ребята! Глядите: дяденька с Луны свалился!

Оказалось, что молодежь города провела в тот день шумную демонстрацию под лозунгом: «драй нидер» — «три долой»: «Долой бундесвер!» «Долой атомную бомбу!» «Долой нацизм!»

Иннокентий пошел не к Эльзе, а домой. Ему захотелось побыть наедине со своими думами.

«Ты не знаешь, Иннокентий, я никогда не был в Италии, куда уж там, и попасть не надеялся. А читал об этой стране много: о вожде гладиаторов Спартаке, о бесстрашном Джузеппе Гарибальди, о красоте ее гор, о морских заливах. А стихи Данте и Петрарки?