Без вести...

— Ты канатоходец. Идешь над пропастью: и впереди пусто, и назад оглянуться страшно.

— Немного похоже на правду.

— Похоже? Вот и объясни теперь, стоит ли жить в этом балагане. Скажешь, чтобы бороться? Ха! Во имя чего и с кем?

— Во имя родины, с ее врагами бороться.

— Что-то не пойму тебя, Иннокентий. Связался с этими энтээсовцами, а мне твердишь о родине.

— Я все время помню о ней. Стараюсь делать полезное для нее. Все, что в моих силах.

Николай долго удивленно смотрел на Иннокентия. Наконец, что-то, видимо, понял, усмехнулся:

— И хитрый же ты, чалдон. Сейчас некогда, а вечером продолжим, разговор интересный.

Они расстались на трамвайной остановке.

Иннокентий без большого труда отыскал нужный адрес. Выйдя из лифта, долго ходил по лабиринту узких коридоров, пока не наткнулся на какую-то пожилую женщину.

— Извините, фрау, где здесь комната пятьсот семнадцать «Б»? — спросил Иннокентий по-немецки.

— А вот прямо, затем налево до самого тупика. Там увидите.

Войдя в узкий и длинный кабинет, Иннокентий оторопел от удивления. Навстречу ему поднялся тот самый маленький, чернявый человек, который когда-то так активно агитировал за НТС в столовой лагеря «Пюртен-Зет». Он пристально разглядывал Каргапольцева, долго вертел в руках его документы.

— Что ж, будем знакомиться. Меня зовут Петром Аркадьевичем. Гаремский, член руководящего круга НТС.

— Каргапольцев, — Иннокентий осторожно пожал протянутую ему потную, холодную руку.

— Я о вас знаю. Господин Милославский рекомендует вас как подающего надежды. Садитесь.

Гаремский стал прикуривать, склонив голову над зажигалкой.

— Итак, у нас вы обстоятельно познакомитесь со структурой союза, его тактикой...

— Я слушал ваше интересное выступление в лагере «Пюртен-Зет». Вы тогда рассказывали об НТС. Это что же, теперь этот союз одна-единственная организация?

Гаремский, что-то быстро сообразив, ответил:

— Нет, почему же?.. Есть центральная организация послевоенных эмигрантов, есть и некоторые другие... Они пока сохраняют свою самостоятельность. Но времена меняются... Например, ЦОПЭ долго не протянет. А наш НТС крепнет и развивается. В мае этого года мы заключили соглашение с генералиссимусом Чан Кай-ши: мы и великий Китай ведем совместную борьбу за освобождение китайского и российского народов от коммунизма.

— Да, это большой важности соглашение...

Поощренный вниманием и неназойливой лестью собеседника, Гаремский уже не мог удержаться от хвастовства.

— Живет, живет НТС! Живет и борется! И достигает немалого! Только в этом году мы выпустили более двадцати тонн литературы. На любого читателя, на любой вкус! «Наши дни» — для дипломатов, газеты: «Правда солдата» — для красноармейцев, «Вестник свободы» — для немцев и, наконец, «Посев» — универсальная газета для всех!

Очевидно, сообразив, что для первой встречи наговорил многовато, он вдруг резко изменил направление разговора, но все же не смог удержаться от желания щегольнуть своей осведомленностью.

— Исполнительное бюро союза высоко ценит вашу инициативу с заброской литературы. Знайте, что Венгрия стоит перед важными событиями: там готовится репетиция великой революции!

«Знали бы вы, куда в действительности идет выпускаемая вами литература», — внутренне усмехнулся Каргапольцев.

Гаремский, словно прочитав мысли Иннокентия, спросил:

— Надежен ли пилот, который взялся за это дело?

— Безусловно. Я, кстати, знаю его брата, он вместе со мной служил в КАЦЭ[4].

— Очень хорошо... Вы где остановились?

Иннокентий назвал отель. Гаремский сказал, что Иннокентию придется прожить здесь около двух месяцев. В целях экономии, он посоветовал другую гостиницу, с администрацией которой у НТС есть соответствующая договоренность. Тут же написал рекомендательную записку.

— А теперь, пожалуй, можете погулять, ознакомиться с городом. Завтра зайдите ко мне, начнем учиться делать политику, — радуясь, как ему показалось, удачной находке, Гаремский повторил:

— Да, будем учиться делать политику. Ну, прощаюсь по-русски: пока.

Морозный ветер освежил Иннокентию лицо. До встречи с Николаем оставалось еще около пяти часов. Каргапольцев бесцельно бродил по незнакомому городу, осматривал памятники, дома. И совершенно случайно набрел на музей Гёте. «Как же я забыл! Ведь Франкфурт-на-Майне — родина Гёте».

Старинный дворец с массивными колоннами и стрельчатыми окнами встретил его торжественной тишиной.

Книги, изданные почти двести лет назад, литографии Эжена Делакруа на темы «Фауста», современные издания на многих языках мира — все было удивительно интересным.

И вдруг в одном из залов Иннокентий увидел огромную картину. На ней черными штрихами были исчерчены Германская Демократическая Республика и земли, возвращенные после войны соседям Германии. И надпись: «Иоганн Вольфганг Гете во всю силу гения боролся за объединение Германии. Мы, благодарные потомки, следуя его примеру, клянемся освободить эти земли, отторгнутые от нашего отечества».

В половине седьмого он вернулся в гостиницу, от усталости прилег на кровать и так крепко уснул, что даже через два часа Николай еле добудился его.