Без вести пропавшие

Семья Моммада была одной из сотен, которую государство обеспечило благоустроенным, нормальным человеческим жильем. Он вспомнил, каким счастьем светились лица его близких, соседей, которые из землянок, сараев, будок попадали в собственные квартиры. С деревянным полом под ногами, с надежной крышей от дождя и палящего солнца, с электричеством, газом, кухней, ванной и уборной. Было ли что-то подобное при короле Махуммаде Захир-шахе или принце Мухаммеде Дауде? Может ли кто сейчас из лидеров мятежников — тот же Раббани, или Хекматиар, обещать такие квартиры простым людям? А вот новая власть сумела это сделать….

Он снова, будто на экране, видит горы Кухе Асман и Шер Дарваза, разделяющие Кабул на две части, и взбирающиеся по их склонам глинобитные, лепящиеся друг над другом домики, которые ночью кажутся светящимися небоскребами…. И, незаметно для себя, проваливается в тяжелый сон.

Едва успели проглотить свой завтрак — ячменные лепешки и оставшийся от моджахедов вчерашний чай, в камере появился охранник Саид.

— Выходи на работу!

В защитной куртке подпоясанной офицерским ремнем, сытый, самодовольный, он медленно прошелся вдоль строя. В правой руке сжимал толстый, из воловьих жил, хлыст. Из расстегнутой кобуры угрожающе темнела рукоятка пистолета. Поймав взгляд, который бросил на нее один из пленных, Саид резко остановился и, ощерившись, замахнулся плетью.

— Саид, — напряженная тишина была нарушена глуховатым голосом Николая, который также перехватил взгляд своего соседа, — Изобьешь Ахмата, кто будет кирпичи для стены лепить? Ты?

Саид от неожиданности замер. Не привыкший к таким выпадам, он с трудом сдержался, чтобы не броситься на Николая. С полминуты он смотрел в холодные глаза пленного, который победил самого Абдурахмона, и только потом, медленно опустив хлыст, дал команду двигаться на работу.

— Ты с ума сошел, Мишка, — тихо пробормотал Николай, толкнув в бок идущего рядом с ним пленного. — Хочешь, чтобы он тебя, как Витьку покалечил? Ты мне здоровый нужен…

— Пробач, Микола, — вже нема терпиння…

— Надо, Миша, надо. Скоро все закончится….

Дальше шли молча. Кто-то скрипнул зубами, кто-то тяжело вздохнул. Михаил, нагнув голову, тупо смотрел на мелькавшие перед ним рваные американские ботинки, в которые был обут бредущий перед ним узбек Азид. Он даже не знал, настоящее это имя, или нет. Хотя, в принципе, ему давно уже было все равно.

Солнце припекало. Начинался жаркий весенний день. Вот так всегда. Ночью колотун, а днем — жара. Он тяжело вздохнул. На душе было холодно и до слез обидно. Обидно за себя, за своих товарищей. Стыдно было смотреть на свое недавнее прошлое, и на горькую действительность плена. Он шел, презирая себя, презирая идущих рядом с ним, таких же, как он, пленных.

Неожиданно вспомнилось детство. С каким восхищением смотрел он в день Победы на ветеранов Великой Отечественной. А сколько было радости, когда ему, вместе с такими же мальчуганами удавалось прошагать с ними в праздничной колонне!

И вот он сам солдат, но пленный солдат…. Эх, если бы не тот последний бой…

Над Недавибабой, такая была фамилия у Мишки, посмеивались не только во взводе, но и в роте. Конечно, не последнюю роль в этом играла и его фамилия, доставшаяся от своих предков — запорожских казаков, по воле судьбы и императрицы, оказавшихся на плодородных землях Кубани. Посмеивались в основном над его нескладностью и чудаковатостью. Добродушный и отзывчивый, он никогда не обижался на шутки сослуживцев. А когда все же кто-то становился на его защиту, улыбаясь, басил:

— Та хай пожартують хлопцы, — и принимался в который раз проверять содержимое своей медицинской сумки…. Недавибаба был санитаром.

Михаил вспомнил, как ротный, когда он прибыл в батальон с молодым пополнением, критически, но все же с уважением окинув его нескладную, источающую немалую силу, фигуру, сразу решил его судьбу:

— В первый взвод санитаром.

Это решение командира роты было воспринято им, как само собой разумеющееся, без обиды. Недельку подучился в медсанбате, и уже через пару дней получил боевое крещение. В том бою он спас жизни четверым раненым солдатам, притащив их с поля боя прямо к эвакуационной вертушке.

Приходилось участвовать и в рукопашной…. В бою его нельзя было узнать. Прямо на глазах он превращался в крушащего все на своем пути, разъяренного зверя. А после боя, это снова был добродушный и нескладный увалень.