Без взаимности (ЛП)

Прикусив губу, я поднимаю голову и замечаю, что он смотрит на меня. Один из тех моментов, когда ты с кем-то случайно встречаешься взглядами. Это происходит не нарочно. И он смотрит не на то, как я разглядываю его руки. При этом мою кожу покалывает от электрического заряда, который оставил его взгляд, скользнувший по моему телу. Я ерзаю на стуле, скрещивая и разводя в стороны ноги.

Вскоре приходит мой черед говорить.

— Я Лейла. Лейла Робинсон.

Его внимательный взгляд задерживается на мне дольше, чем на остальных.

— Почему вы решили посещать Введение в поэзию, мисс Робинсон?

Просто потрясающе. Первый же его вопрос — про что я понятия не имею. Может, сказать, что мой психолог-консультант предложила мне попробовать что-нибудь новое? Но я не хочу, чтобы он считал меня сумасшедшей.

Мы не сумасшедшие, — вторит мое бесполезное сердце.

Сев ровнее, я покашливаю.

— Ну, потому что мне это интересно. Мне нравится поэзия.

— И что именно вам нравится?

Вдох формируется в грудной клетке, но до рта не поднимается. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, пока обдумываю его вопрос. Терпеть не могу оказываться под чьим-то пристальным вниманием. Я чувствую, как меня все оценивают, как готовы обсудить. Это настолько похоже на происходящее дома, что мне хочется исчезнуть.

Но как и всегда, я вздергиваю подбородок и не отвожу взгляд. Его вопрос крутится у меня в голове, и внезапно нахожусь с ответом.

— Слова! — восклицаю я.

— Правда? — с сарказмом интересуется он, приподняв одну бровь. Мудак.

— Я люблю слова песен без музыки, — говорю я, когда меня осеняет. — В ритме музыки можно запросто потеряться, а на слова можно опереться. Они как бы держат мозг активным. На них обращаешь внимание, слушаешь и переслушиваешь, вникаешь в смысл, читаешь между строк, — я киваю, соглашаясь с собственным анализом. — Да. Вот за это я и люблю поэзию. За слова. Они служат мне опорой.

Стоит абсолютная тишина. Кажется, никто даже не дышит. Или же не дышу я одна. До сих пор я еще никогда так не думала о словах в песнях, но, кажется, все так и есть. Слова. Тексты песен. Поэзия. Разве они не схожи?

На лице профессора сейчас то же выражение, какое было, когда он смотрел на сигарету и на книгу. Его самоконтроль сейчас работает в полную силу, а я боюсь. И… взволнована. Очень странная реакция.

Затем он отводит от меня взгляд.

— Предлагаю обсудить содержание этого курса.

Я громко и с облегчением выдыхаю. Если не брать в расчет курение, у этого мужчины впечатляющее самообладание. У него стоит поучиться. Надо записаться к нему на занятия. Кара будет только рада.

Подойдя к столу, профессор достает из ящика стопку листов бумаги. Там расписан учебный план. Оставив себе один, он отдает Эмме остальные. Аудитория тут же наполняется шорохом бумаги и тихими звуками пишущих ручек.

Один лист бумаги приходит ко мне, и я наконец вижу это. Его имя. В правом верхнем углу, рядом с номером его кабинета, рабочими часами и телефонным номером.

Томас Абрамс.

Томас.

Профессор Абрамс.

Наклонившись к сумке, достаю ручку и подчеркиваю имя. Сначала один раз. Потом еще. И еще. Три раза фиолетовыми чернилами с блестками. Потом обвожу его имя в кружок. Я прошу свою руку остановиться, но та не подчиняется. В ответ на мои требования она еще яростнее нажимает ручкой на бумагу.

Как только учебные планы оказались у каждого, профессор Абрамс зачитывает самое важное. Его занятия — частично мастерская, частично теория. Это означает, что каждый из нас напишет свое стихотворение, которое потом проанализируем; одновременно с этим мы будем читать стихи известных поэтов. Признаться честно, половины имен я даже не знаю: Данн, Плат, Байрон, По, Уилмот.

Судя по голосу профессора Абрамса, его не особенно интересует содержание курса. В некоторых местах, где говорится о домашнем задании и системе оценок, он хмурится.

Несколько раз Эмма пытается вовлечь его в разговор, но он ловко уходит от темы. Даже с последнего ряда мне ощутимо ее разочарование. Либо Томасу Абрамсу плевать, либо он понятия не имеет, как вести преподавательскую деятельность. Думаю, тут есть немного и того, и другого.

Вскоре занятие окончилось, и мы получаем свое первое задание: написать эссе на одну-две страницы о том, почему выбрали именно этот факультатив и какие авторы нас вдохновляют. Этого задания более чем достаточно, чтобы я пулей захотела умчаться в другую часть кампуса, а сюда больше не возвращаться.

Уже собираясь уходить, я останавливаюсь в дверях и оглядываюсь. Профессор теребит манжету, и в солнечных лучах поблескивает его золотое обручальное кольцо. Потом надевает куртку и встряхивает руками. Его действия по-прежнему изящны. По-прежнему плавные, как мелодия. И по-прежнему впечатляющи до дрожи.

Не желая, чтобы он поймал меня на подглядывании, я выхожу и едва не сталкиваюсь с кем-то в коридоре. Этот парень сидел на первом ряду; его имени я не помню. У него всклокоченные волосы и очки в черной оправе. С перекошенным капюшоном он выглядит довольно милым ботаником.

— Привет, — он приветствует меня так, словно знаком со мной.