Без взаимности (ЛП)

Если бы влюбилась в Томаса Абрамса, я никогда бы его не разлюбила.

  

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Я пообещала Томасу, что не пожалею о случившемся, и слово свое держу. У меня это даже легко получается. Я не жалею, хотя сдержаться и не начать придавать этому большое значение трудно; мне кажется, будто весь мир считает меня Эстер Прин и готов отчитать за эту интрижку. И за такое мне светит алая буква.

Мне хочется прыгать и кричать, что в книге героиня не знала, что муж был жив. И ей было одиноко. Разве она не заслужила немного любви?

Но я не могу вымолвить ни слова, потому что меня тошнит.

Оказывается, в «Лабиринте» репетировали пьесу по этому роману, и сегодня ее показывают в университетской Аудитории Линкольна. Эмма с Мэттом сидят на соседних красных виниловых стульях и шепотом о чем-то разговаривают. Мне и в голову не приходит, о чем они могут говорить, так доверительно понизив голос. Дилана нет, потому что, судя по всему, они с Эммой так и не помирились, и я чувствую себя очень скверно, будто виновата в их ссоре.

Но разве я не виновата? Разве это не вина человека, подобного мне, — кого-то вроде матери Эммы, которая изменяла мужу и разрушила семью?

Когда отворачиваюсь от Мэтта и Эммы, в двух рядах от меня замечаю парочку. Они целуются, и в темном зале их почти не видно. Словно извращенка, я наблюдаю за их нежностями. Парень погрузил руки в волосы девушки, а она обнимает его за плечи. Их поцелуй такой ласковый и полный любви — совсем не похож на произошедшее между мной и Томасом.

Впрочем, отчасти моя похоть утолена.

Теперь желание опорожнить желудок становится еще сильнее. Внезапно поднявшись с места, я пробираюсь к выходу. Мэтт с Эммой увлечены разговором и мой уход не замечают. После отчаянных поисков туалета, я врываюсь в кабинку, и меня рвет съеденным за день.

Господи, я и правда Эстер Прин. Я падшая.

У меня появляется сильное желание спрятаться и никогда больше никому не показываться на глаза. Моя пустая ванная стала лучшей подругой, потому что последние две ночи я провела в ней. За содеянное я чувствую страшный стыд. Наверное, люди по одному взгляду на меня все поймут, как будто моя кожа светится алым.

Мне хочется вернуться во вчерашний день и поселиться там навсегда. Когда Томас рядом, все кажется правильным и нормальным, а то, что мы сделали, — не постыдным. То был вопрос выживания, только и всего. Чтобы почувствовать себя лучше, Томас мне сейчас жизненно необходим.

Но ирония заключается в том, что единственный, имеющий силу прогнать это чувство, и тот, благодаря кому оно во мне поселилось, — один и тот же человек.

*** 

В панике я несусь по полночным улицам, практически не глядя по сторонам, прямо к «Лабиринту», высокому и сумрачному. Вбежав внутрь, я не сбавляю скорость и взлетаю по лестнице, после чего оказываюсь перед дверью в кабинет Томаса. Хочу повернуть ручку, но та не поддается. Я пробую снова и снова, потом изо всех сил стучу кулаком в дверь.

Боже. Боже. Боже.

Я захлебываюсь собственным дыханием. В царящей здесь гробовой тишине оно звучит слишком громко.

Где он? Почему не здесь?

В голове возникает совершенно нелогичная мысль: а что, если он уехал? Что, если он уехал, как Калеб, не попрощавшись, и я его больше никогда не увижу?

Моя тату горит огнем.

Знаю, это глупо. Томас не может никуда уехать. Он ведь здесь живет и работает. Поэтому в середине семестра он никуда не денется, так ведь? Но мне тяжело прислушиваться к голосу разума. Я чувствую себя преданной и брошенной — как и тогда, когда обнаружила себя в одиночестве среди пьяных гостей.

Это не может случиться со мной снова. Мне хочется рухнуть на колени и зарыдать, но мешает собственная паника. Она наполняет странной энергией, которая не дает ногам стоять на месте. Прежде чем понимаю, что происходит, я снова бегу.

Несусь по тем же улицам, пока не оказываюсь посреди жилого района, который кажется необитаемым и где повсюду лежит снег. Не остановившись ни на шаг, я направляюсь к дому Томаса. Свет в нем не горит. Голые ветви дерева, растущего рядом, раскачиваются на ветру, создавая атмосферу запустения.

Икая от холода и сбившегося от бега дыхания, я бреду по подъездной дорожке. Асфальт под моими ногами словно превратился в зыбучий песок, хватающий меня за пятки. Я не хочу видеть, что меня ждет в конце этой тропинки, но все равно не останавливаюсь. Просто ставлю одну ногу за другой.

Вглядываясь в окна, я надеюсь, что там покажутся признаки жизни, но нет. Желтым светом фонаря у крыльца подсвечена белая входная дверь.

Я снова нарушительница, брожу тут вокруг чужого дома. И тут вспоминаю об окне в задней части дома, в которое несколько дней назад увидела Томаса с Хэдли. С тех пор многое изменилось. А у меня появилось слишком много секретов. Про Томаса. Про себя. Про то, кто мы и на что способны.

От спешки я поскальзываюсь на снежной жиже и с визгом падаю. Черт. На глаза наворачиваются слезы, а в попытках встать падаю снова и обдираю колени.