Без злого умысла

Пока ехал — хоть и недолго, — успокоился, обрел привычную уверенность и машину в конце пути повел плавно, сноровисто. Четко притормозил у двухэтажного особнячка, крепенького, самодовольного, румяностенного; казалось, он словно подбоченясь стоит. Надавил на свежевыкрашенную в коричневое дверь, та отворилась легко, мягко, чуть пружиня, и закрылась почти бесшумно, с едва различимым вкрадчивым шепотком. Прошел по ровным дубовым паркетинам коридора, они не скрипнули даже, не пискнули, потому что новые были, умело уложенные, без зазоров. Мохов поежился: в доме было холодно. На дворе жара, чуть ли не испепеляющая, а здесь как в склепе. И ведь не прохладой веяло, а именно холодом, сыростью. И тишина висела непривычная, будто «тихий час» в ЖЭКе, как в санатории. В конце коридора — черная дверь, обитая дерматином, стеганая, с затейливыми кнопочками. Мохов давно здесь не был, года полтора. Когда нового начальника назначили, он тогда познакомился с ним тут, а потом изредка по телефону коротко беседовал. Он поднял было руку, чтобы постучать, но передумал, толкнул дверь, быстро переступил порог. Мужчина за столом напротив вскинул круглые сорочьи глаза, приподнялся от неожиданности, потом, узнав, кто пришел, залился тихим доброжелательным смехом, встал с готовностью, распахнул объятия, будто самого своего лучшего друга встретил — руки были длинные, с широкими лопатообразными ладонями. Он, наверное, мог этими руками обхватить весь свой тяжелый двухтумбовый стол, а Мохова и подавно.

Паклин шагнул навстречу с явным намерением обнять Павла, прижать к своей плоской груди, но, видимо, почуял что-то недоброе или просто на колючий его взгляд наткнулся, и лишь взмахнул руками, как дирижер перед оркестром, и совсем не к месту громко хлопнул ладонями.

— Браво, — самая искренняя улыбка разлилась по его тонким белесым губам, розоватое, как у младенца, безбровое лицо выражало восторг: — Ален Делон, Дин Рид… э… э-э… Василий Лановой. Взгляд не оторвешь… Женщины плачут по ночам, мужчины скрипят зубами и вынашивают планы мести. Если бы вы знали, как я жалею, что вы женаты. У меня дочь на выданье, вам бы отдал не глядя и был бы спокоен, с таким не пропадет. С кем ни говоришь, все: «Ах, Мохов, ах, Мохов» — и прицокивают языком. Умен, добр, надежен. А что в наше время больше всего ценится в мужчине? Правильно, надежность…

Не переставая говорить, Паклин усадил Мохова на мягкий широкий стул возле окна, сам устроился рядом на обычном тонконогом, без подлокотников и подушки, как бы подчеркивая тем самым — все самое лучшее для гостя. Выпуклые водянистые глаза смотрели преданно, без настороженности. Если и искали они что-то в лице оперуполномоченного, то не выдавая себя, исподволь, незаметно.

— Такой, как вы, Павел Андреевич, не подведет ни в большом, ни в малом. Деловитость и надежность видны издалека. И скромность, подчеркиваю, скромность. Великое человеческое качество. Зачем выставлять себя напоказ? Мол, я лучше других. Работаю, делаю свои дела, приношу пользу государству, людям и доволен, в душе доволен. Верно ведь?

От такого мощного напора Мохов слегка растерялся. Он хотел начать с претензий, с колкостей, хотел пристыдить Паклина, обвинить в недальновидности, в отсутствии совести, в конце концов. И был бы очень доволен, если бы тот встретил его неприветливо, или враждебно, или в крайнем случае сдержанно. А Паклин заливался беспечно, как соловей, — скромный трудяга, всем доступный добряк, свой парень. И не мог уже Мохов сейчас перебить его на полуслове, нахмурить брови и сквозь зубы бросить в лицо обидные слова. Ловок, дьявол, ох ловок!

— У нас с вами родственные профессии, Павел Андреевич, — беззаботно с простецкой улыбкой продолжал Паклин. — Все для людей, все для них, милых. Вы их охраняете, и я их охраняю. От неудобств, от холода, от жары, от отсутствия воды и от наводнений. Вы им помогаете, заботитесь, и я им помогаю. Кому плитку починить, кому крышу подлатать, кому электропроводку поправить и много там всякое. А поэтому профессия моя тоже серьезная, полезная, нужная, и делать ее надо добросовестно, квалифицированно и чистыми руками. Заметьте, как и у вас, чистыми…

«Ишь как подвел», — восхитился Мохов. Он понял, что обороняющейся стороной в этом разговоре будет он.