До Октябрьской недалеко, пять, от силы десять минут езды. Мохов вывернул из переулка на широкий проспект, и старенькую кряхтящую машину втянул гудящий поток автобусов, легковушек и грузовиков. Когда так много видел он машин, радовался, вспоминал родной город, словно воздухом его дышал, здесь, вдалеке. Тесно сегодня на дороге. В чем причина? Редко так бывает, в этом городе обычно жидковат автомобильный строй, а тут все словно разбогатели разом, понакупили «Жигулей» с «Москвичами» и в первый же вечер решили похвастаться ими, покрасоваться. И поэтому нагруженным грузовикам тяжко сегодня — они не в праздности пребывают, не развлекаются, а вкалывают, а значит, торопятся, побыстрей им дела свои завершить надо. А тут путаются частники под колесами, и шоферы злятся, хватко вертят баранку, вклинивают машины в мало-мальски широкие бреши. Мохов тоже спешил, он сегодня весь день себя погоняет, словно предчувствие какое-то его терзало — помедли он излишне, и случится непоправимое. Опять он озирался по сторонам, опять искал знакомую щуплую фигуру в мятом пиджаке. До Октябрьской потратил время по максимуму — за десять минут доехал. Вильнул в ближайший темный проулок, притормозил. Полсотни метров до пивного зала шел быстро, почти бежал. Кисло и терпко пахнуло застоявшимся пивом, табаком, подтухшей копчушкой. Разноголосым гомоном плеснуло в уши. Бросились в глаза серые осунувшиеся лица, потухшие, блуждающие взоры, нечесаные волосы. Чертыхнулся про себя, машинально подумал, что, будь его воля, прикрыл бы он подобного рода забегаловки — дух здесь добрый выветрен. Освоившись и приглядевшись, отметил, что несколько ошибся. Посеревших и потухших здесь все же меньшинство, в избытке людей на вид приличных, интеллигентных, преуспевающих. Это истинные поклонники пива, но несладко им здесь, подрагивают ноздри от не совсем приятных запахов. Но ничего не поделаешь — уютный, всегда отмытый, приветливый пивной бар в городе всего один, и после рабочего дня не всегда туда попадешь. Надо в исполкоме на этот счет справиться, когда они планируют прикрывать «ямы» и строить стоящие заведения. Ведь что-то было в проектах.
Кто-то толкнул его в плечо и удалился ворчливо. Здоровый краснолицый детина с зычным криком: «Посторонись!» бережно пронес мимо четыре доверху наполненные кружки, сгустки белой пены дружно шмякались об пол. Мохов поработал локтями, протиснулся к стойке, кто-то беззлобно выматерился ему вслед, двое подростков с невероятно знакомыми лицами, заприметив его, быстренько спрятались за спины толпящихся. Мохов вспомнил, что недавно вел с ними, первокурсниками из профтехучилища, душеспасительные беседы — парни терроризировали малышей возле школ, отнимали копейки, выданные родителями школьникам на обеды. Но сейчас не до них. Трое плечистых энергичных мужчин почтительно поздоровались с ним — это дружинники с деревообрабатывающего, веселые работящие ребята. Павел оперся руками на стойку, чуть подался вперед, встретился глазами с подавальщицей — усталой, поблекшей, некогда, наверное, миловидной Мариной. Та кивнула, мол, сейчас. Она поняла, что он пришел не за пивом. Несколько ловких, точных движений, и поднос уставлен янтарными кружками, почти не глядя, подсчитаны деньги, и Марина громко, привычно объявляет: «Все. Пять минут перерыв». Никто не возмутился. Это было, видимо, в порядке вещей. Мохов зашел за стойку и скрылся вслед за Мариной в подсобке. Возле стойки кто-то отпустил шутку, и несколько человек загоготали.
Марина со вздохом опустилась на стул, исцарапанный, подхрамывающий, прикрыла на мгновение чрезмерно накрашенные глаза, лицо ее расслабилось, под тонким слоем пудры четко прорисовались морщинки.
— Ох, устала от этих горлопанов, — выдохнула она, рассеянно улыбнувшись. — Пивка не хотите, Павел Андреевич?
— Нет, Марина, спасибо, — Мохов присел на стоявший рядом ящик.
— Нечастый вы у нас гость теперь, — Марина сняла марлевую наколку, тряхнула жесткими рыжеватыми кудряшками. — Раньше все сами у нас порядок наводили, а ныне дружинниками обходитесь.
— Должность уже не та, Марина, — шутливо подтянувшись, отозвался Мохов. — Да и у вас гораздо спокойней стало, тише.
— Тише-то тише, а по ночам все одно в ушах гул стоит. И рожи все какие-то грязные, страшные перед глазами мельтешат и мельтешат… Каждый вечер прихожу с работы и думаю, все, уволюсь к чертовой матери, а утром опять как автомат. Оделась, собралась и вперед…
— Так решились бы и ушли, если такое дело…
Марина легонько усмехнулась.