Безатказнае арудие

… Он вспомнил этот момент, и тогда у него появилась возможность уйти. Он оставил свое прежнее «я» за рулем и соскользнул с сиденья. Призраком пробрался он через люк в ревущее сердце подрагивающей машины, где стучали клапана, шипели газы и булькала вода, а жара от лязгающего, вибрирующего двигателя стояла такая, что его кожа покрылась потом.

Бредя среди грохота и звона, он начал понемногу вспоминать, что здесь оставил.

В тесном коридоре на ажурном металлическом полу между огромными поршнями и рычагами, совершающими возвратно-поступательные движения, как могучие металлические сухожилия, Сессин нашел свое прежнее «я», в тужурке машиниста: оно сидело ссутулившись за маленьким столиком, на котором стояла шахматная доска с партией в миттельшпиле.

Он тоже присел за столик. Его более молодое «я» даже не подняло головы, смотря на белые фигуры и посасывая кончик большого пальца.

– Силицианская защита, – сказал спустя некоторое время, кивнув на доску, молодой человек.

Сессин кивнул. Внешне он был спокоен, но мозг его напряженно работал. Он знал, что проходит своеобразное испытание, но у него не было заранее определенного кода для этой встречи, лишь тот факт, что он и этот молодой человек когда-то были одним лицом.

Силицианская? Не сицилианская?

Силицианская; Силиция, Цилиция, Киликия. Это что-то значило. Кто-то, о ком он слышал, был силицианцем. Древним.

Он порылся в своей памяти, пытаясь найти какую-нибудь связь. Тарзан? Тарсус? Потом он вспомнил строки из какого-то древнего стихотворения:

Я Тарзан, ты – Иисус.
А силицианец так никогда и не изменился.

Да, именно такой и была договоренность.

– Профессор Саули часто разыгрывал эту партию, – сказал он, – когда работал над принципом запрета.

Молодой человек поднял глаза, на его лице мелькнула улыбка. Он встал и протянул руку. Сессин пожал ее.

– Рад тебя видеть, Аландр, – сказал молодой человек.

– А ты, – неуверенно сказал Сессин, – ты тоже Аландр?

– Можешь называть меня Алан, – сказало его более молодое «я». – Я всего лишь усеченная версия твоего нынешнего «я», хотя и развивался здесь независимо.

– Я тебя понимаю, поскольку меня самого недавно усекли, Алан.

– Что ж, – сказал другой. – Прежде всего нужно вытащить тебя оттуда, где ты оказался. Давай-ка подумаем… – Он бросил взгляд на шахматную доску и перевернул обе белые ладьи.

Доска засветилась полупрозрачной голограммой Серефы. Алан несколько мгновений изучал ее, потом протянул руку, подвел ее в голограмму и под нее, и Сессин увидел, как проекция ткани замка обволокла руку молодого человека, который едва заметными движениями пальцев извлек что-то из чрева смоделированной крепости; у Сессина при этом на мгновение закружилась голова. Потом молодой человек опустил извлеченный им предмет на испещренную квадратиками поверхность и сложил доску. Проекция замка исчезла.

– Это был я? – небрежно спросил Сессин, бросая взгляд на доску.

– Да.

– И где же я теперь?

– Твой конструкт теперь обитает в «железе» внутри куртины.

– А это хорошо? Алан пожал плечами.

– Это безопаснее.

– Что ж, спасибо.

– Не за что, – сказало его другое «я». – Значит, ты моя последняя инкарнация. – Молодой человек похлопал себя по коленям.

Сессин заглянул в его глаза. Так оно и было. По мере старения «я» и накопления усталости, которая, фильтруясь, загружалась в новое тело, на протяжении всех жизней происходило метастарение – накопительное обретение зрелости, проявлявшееся на лице, если только ты не принимал специальных мер. Каким бы молодым и невинным ни выглядело его прежнее лицо, но юному Алану было под сорок, когда он записал этого конструкта и оставил на свободе (и почти забыл о нем, отныне практически недостижимом) посредником между его личными жизнями и интересами клана, в каковой роли тот вел наблюдение, проводил сопоставления, составлял обзоры и делал оценки.

– Да, я самый последний, – подтвердил Сессин. – А ты – призрак в машине.

Он улыбнулся и тут же спросил себя себя, какой теперь смысл в улыбке.

– Ну и что ты можешь мне сообщить?

– Ну, во-первых, граф, я знаю, кто пытается тебя убить, – сказал Алан.

4

Атсюда аткрываитца прикрасный вит на крепасть-башню. Йа полулежу, полусижу между витвей бабилии и сматрю в прастранство между листвой и ниизмеримай агромнастью центральнай башни замка.

Ты большую часть времини ни помнишь што башня находитца там потомушта а) обычна йесли ты смотришь от замка, то башня находитца сзади и б) больши пала-вины времини башня затянута аблаками.

Как гаварит мистер Золипария крепасть-башня стоит в том мести, где заякарен на Земле касмический лифт.