— Ты подумай, — мамин голос смягчается, она кладет свою руку поверх моей, чуть сжимая. — Подумай, какой Вадим все же замечательный… Какой он добрый, благородный… Ты вспомни, сколько он за тобой бегал, а? А как красиво ухаживал? С букетами таким, что в двери не вмещались, каждый вечер к тебе приходил! А ты — все нос воротила, смеялась над ним, — думаешь, каждый бы такое забыл? Нет, детка, мужчины — они народ очень самолюбивый! И если их вот так динамить, на всю жизнь потом запомнить могут и гадость даже через десять лет выкинуть! А он… Ты вспомни, Мир, — от нас же все тогда отвернулись! Все! Даже те, кого мы считали самыми близкими друзьями! И только Вадим! Только он — сразу же появился, примчался и протянул руку помощи!
И совсем не безвозмездно, — с горечью думаю я. В обмен на то, что я безоговорочно соглашусь стать его женой.
Добрый… Благородный…
Даже расхохотаться хочется!
Потому что я на дух его не переносила! И на это были причины!
Я видела, как он издевался над другими! Над более слабыми или теми, кто просто не мог ему ответить. Да, богатство его отца играло здесь тоже не последнюю роль, — а он прекрасно это понимал и пользовался, — унижая, вытирая ноги. Я все помню. Потому и гнала его. Всегда. Потому что могла себе позволить, а подкупить меня у него не было шансов, хоть он и очень старался.
Не подкупил, так купил.
Помощью этой своей, кучей денег и связей, благодаря которым дело против отца закрыли и даже почти замяли, — все равно в прессу уже многое успело просочиться и несмываемое пятно успело лечь на нашу семью.
Да, все это правда — именно поэтому мне пришлось и переводиться из своего университета, — там все прекрасно знали, что произошло и тыкали бы в меня пальцами. Поэтому пришлось даже сменить фамилию — и из Самохиной я стала Самойловой, — взяла фамилию бабушки по маминой линий. Родители настояли. Чтобы потом могла нормально жить и работу найти.
Именно поэтому мне и пришлось сбежать от Антона, — вот так, пока он спал, даже не поговорив, не попрощавшись, — я не смогла бы, просто не смогла бы тогда вернуться! Знала, — если не сбегу, дождусь, пока проснется, — с ума сойду, сбегу с ним и вообще никогда не вернусь в столицу!
А ведь тогда отец просто бы погиб!
«Благородный» Вадим с первых слов однозначно дал мне понять, — пальцем не пошевелит, если я не соглашусь выйти за него. А если передумаю, обману его — в любой момент все вернется на круги своя.
— Подумай, Мира, как же он тебя любит, как заботится! Он ведь тогда, когда все это началось, настоял, чтобы ты уехала, чтобы подальше от всего этого была, пока все не успокоиться! А ты не представляешь, что здесь было! Да мы на улицу спокойно выйти не могли — журналисты с утра до ночи караулили! А сколько всяких недовольных было! Яйцами, помидорами закидывали! Это бы просто кошар, Мира!
Теперь уже я сжимаю мамину руку. Да, я все понимаю, все! Но…
— Мам… Но ведь я не люблю его! Не люблю — понимаешь! Да для меня это замужество — все равно, что для отца тюрьма! Это же каторга настоящая! Он же мне… Противен! И всегда был!
— Ты, Мир, не передергивай, — появившиеся было в маминых глазах слезы мгновенно высыхают, голос становится сухим и строгим. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь! Тоже мне — тюрьма, придумала! Ты настоящей тюрьмы и настоящей беды просто не знаешь! Не любит она! Пфффф! А много, думаешь, браков по любви счастливых? Не много, дочка, не зря говорят, что от любви до ненависти — один шаг! А Вадим… Он тебя любит — вот что главное! Да он же… Он же как с статуэткой, как с вазой фарфоровой с тобой всю жизнь обращаться будет, пылинки сдувать! Он даже разрешил тебе не сразу замуж за него пойти, освоиться с этой мыслью, привыкнуть к ней! Даже уговорила ты его на то, чтобы не переезжать к нему сразу, — он ведь не хотел тебя здесь оставлять, я видела, даже глаза у него сверкали, а челюсти как сжимал! А все равно ведь — прислушался к тебе!
Благодетель просто года, — хочется прошипеть сквозь зубы, особенно вспоминая, как это было унизительно — упрашивать его. Вадим решил, что с самого дня моего согласия я сразу же должна была поселиться у него и каждую ночь раздвигать ноги, ублажать его всеми способами, какими ему захочется. Еле уговорила подождать.
— И со свадьбой тебя не торопит, — продолжает нахваливать жениха мама. — А терпение — редкое качество у мужчин, деточка! Только когда очень любит, его проявить может, — да и то не всегда!
Знаю. Знаю я его терпение. И не пожалел он меня, нет. И не в том даже дело, что просила и плакала, от одной мысли о том, что под одной крышей с ним окажусь, холодея.
Понял просто, что по-человечески тогда не выйдет.
Что это будет самое настоящее изнасилование, — и никак иначе. И что я этого никогда уже не прощу и не забуду.
А он хотел, чтоб я по-настоящему ему женой стала. Чтобы добровольно, приняла его условия. Чтобы сама в постель его легла и ноги раздвинула. Поэтому и дал мне время — настроиться и смириться. Понять, что другого выхода он мне не оставил. И принять это его решение.