Безбилетный пассажир

Конфликт уладили так: сказали Поженяну, что фамилию перепутало телеграфное агентство, а переделывать ничего не надо — ни слова, ни музыку. Споем безграмотно: «е-если» — в три такта. (Так и поет ее в фильме актер Валентин Никулин.)

Песню записали, она нам нравилась, но мелодию никто не мог запомнить — ни члены съемочной группы, ни я сам. «Не будут петь, — понял я. — Ну и не надо. Главное — есть настроение».

Когда фильм был готов, мы повезли его в Мурманск и показали морякам. Ночью меня разбудило пение. За окном пьяные голоса нестройно выводили нашу песню: «Е-если радость на всех одна, на всех и беда одна...»

Ну, если пьяные запели, то это будет шлягер. (Так оно и было.)

Ванну капитану!

Для съемок фильма «Путь к причалу» нам нужен был старый и ржавый корабль на плаву — «Полоцк», который спасатель тащит на переплавку. Нам посоветовали обратиться к военным морякам, и мы пошли к начальнику вспомогательного флота. (В его ведении были и гражданские суда.) Начальник сказал, что такой корабль у него есть — «Витязь».

— Только нам потребуется его задекорировать — может быть, мачту убрать, стекла в рубке вынуть, покрасить... — предупредил художник Саша Борисов.

— Делайте, что хотите. Если вы его вообще потопите, я вам только спасибо скажу.

Оказалось, что «Витязь» — сухогруз, построенный в начале века, — уже двенадцать лет стоит на приколе. Машина у него давно пришла в негодность, он подлежал резке и переплавке на металл, это и собирались сделать. Но капитан «Витязя», член КПСС с 1918 года, старый морской волк Коздалевский написал лично Никите Сергеевичу Хрущеву, что это серьезная идеологическая ошибка, что у «Витязя» богатое революционное прошлое. Его команда принимала участие в подавлении антинародного восстания в Кронштадте, и на нем в 1919 году выступал Владимир Ильич Ленин (о чем есть соответствующая запись в судовом журнале, копия которой прилагается).

И командующему пришла бумага: «Витязь» не трогать!

С тех пор «Витязь» для начальника вспомогательного флота стал головной болью. Раз корабль на плаву, то команда должна быть укомплектована полностью, как на действующем: капитан, помощники, штурманы, радисты, механики, матросы и т. д. И всем платят зарплату и полярные надбавки. «И еще этот старый пердун Коздалевский написал кляузу в обком, что я не включил его команду в соцсоревнование!»

Начальник послал с нами своего адъютанта осмотреть «Витязь». Поехали на нашем газике.

По дороге адъютант рассказал, что в последний раз самостоятельно «Витязь» плавал шесть лет назад.

Боцман «Витязя», когда на лодке возвращался из Рыбачьего поселка, увидел на дне большой корабельный якорь. Якорь можно неплохо продать как металл... Боцман взял в долю механика, водолаза и двух матросов, и они с помощью лебедки подняли этот якорь на две спаренные шлюпки. Начали вытаскивать цепь — и тут увидели: «Витязь» поплыл!

Оказалось, эти «кладоискатели» подняли собственный якорь. (Его так давно бросили, что никто не помнил, где он.) Порожний корабль понесло ветром, и он с грохотом и звоном «пришвартовался» в борт стоящего на рейде норвежского лесовоза. Скандал с трудом замяли.

Подъехали к заливу, адъютант показал:

— Вон ваш актер!

Метрах в двухстах от берега стояло судно, приземистое, как утюг, с высокими черными трубами.

На моторной лодке подошли к «Витязю», поднялись по веревочному трапу, и адъютант познакомил нас с капитаном Коздалевским: пожилым сутулым человеком с седой шкиперской бородкой. На капитане было драповое пальто, подбитое мехом, и берет.

Мы рассказали, зачем нам нужен «Витязь», и капитан повел нас осматривать судно.

Кают-компания отделана красным деревом, с бархатными диванами, в каюте капитана — антикварная мебель, в ванной комнате на стенах — керамические изразцы, а сама ванна из белого мрамора. Видно, когда-то у «Витязя» был богатый, любивший роскошь хозяин. Но это было очень давно. Теперь же бархат на диванах потерся, панели обшарпаны, изразцы облупились, а мраморная ванна пожелтела.

В кают-компании на стене висела большая фотография: «Ленин выступает на броневике» — в богатой позолоченной раме с завитушками.

— А раньше что было в этой раме? — поинтересовался я.

— Картина «Гибель Помпей». Копия. Боцман её рязанскому детдому подарил.

— Почему рязанскому?

— А он сам из Рязани.

Матросы на «Витязе» вели себя странно: выглянет из-за угла или из люка, ты с ним поздороваешься, он тут же исчезает. Видно, совсем одичали.

Единственным человеком, кроме капитана, с кем нам удалось пообщаться, была буфетчица: круглолицая и румяная тридцатилетняя женщина в спортивном костюме.

В капитанской рубке бросился в глаза невзрачный современный штурвал.

— А где ваш штурвал? — спросил адъютант. — У вас же шикарный штурвал был.

— Боцман на реставрацию отдал.

— А сам он где, ваш боцман?

— В Сочи, в отпуске.

Когда пошли смотреть дальше, адъютант мне потихоньку сообщил, что штурвал этот боцман директору «Рыбсовхоза» загнал. И теперь он на директорском катере стоит.

— Ну как, подходит вам судно? — спросил капитан, когда мы все осмотрели.