— Можно, конечно, было пойти ва-банк и послать восемь, но я не решился. Я фаталист, но умеренный, — закончил Полиглот.
— Слушай, фаталист умеренный, ты зачем это все сюда принес? — сказала Манана, увидев бутылки. — Не видишь, человек больной! Хочешь выпить — пей, но не здесь. Здесь пить никто не будет!
Полиглот с упреком посмотрел на нее и сказал мне:
— Если придут мириться, ты знаешь, где меня найти.
Взял с подоконника четыре бутылки и скрылся в темноте. Из темноты донеслось: «Птица скорби Симург распластала надо мной свои крылья...» Полиглот исчез навсегда, а с ним вместе исчезли моя кепка и Лешины черные очки.
К дому подъехала машина. Хлопнула дверца. Леша взял с подоконника утюг. В дверь постучали, в комнату вошел высокий сутулый мужчина в мятом пиджаке и черной кепке, огляделся и спросил меня по-грузински:
— Это ты Георгий?
— Я.
— Вот, я бумажки принес, ты вчера в ресторане забыл, — у него в руках были наши бумаги. — Фердинанд Шалвович просил отдать. И ручка шариковая. Твоя ручка?
— Его, — Манана забрала у него бумагу и ручку. — Спасибо.
— И еще Фердинанд Шалвович сказал, чтобы не беспокоился: у Анзора и Феди к русскому, который с вами вчера сидел, больше никаких претензий нет. Фердинанд Шалвович все уладил.
— Извините, а кто такой Фердинанд Шалвович?
— Я его шофер. Вчера, когда Зураб Иванович маму Фердинанда Шалвовича выругал и кинул в него бутылку, Фердинанд Шалвович тоже маму Зураба Ивановича выругал и тоже кинул в него бутылку. Тоже промахнулся. Теперь Фердинанд Шалвович очень стесняется, что его бутылка на тебя упала. Хочет извиниться.
— Ну и пусть извинится, — сказала Манана.
— Сейчас, — и шофер исчез.
— Чего он говорил? — спросил Леша, который по-грузински не понимал.
— Сказал, что можешь снова бороду отпускать. И просил позвать на банкет Полиглота.
— Ни в коем случае! — сказала Манана. — Оставьте этого идиота в покое.
Тут в комнате появился маленький толстый рыжий грузин в белом кителе из китайского шелка.
— Батоно Георгий, когда я узнал, кто вы такой, я чуть с ума не сошел! Представляете, какая трагическая случайность! — сказал он с пафосом. — Хвала Господу, что вы остались живы! Грузия до конца дней не простила бы, что по моей вине погиб великий грузинский дирижер!
И Фердинанд Шалвович пригласил меня и моих гостей в ресторан.
— И еще кого хотите пригласите! Хоть сто, хоть двести человек!
Манана, которая знала меня с детства и не сомневалась, что я могу и с сотрясением встать и поехать, категорически заявила, что великий дирижер никуда не поедет. Ему нельзя.
Тогда Фердинанд Шалвович пригласил Лешу. Они вышли. Хлопнула дверца машины...
Леша появился через пять дней.
За это время он половил лососей на озере Рица, побывал на свадьбе в горной абхазской деревне, съездил на милицейском катере в Сухуми и Батуми, а из Батуми слетал в Тбилиси и там поужинал на фуникулере...
Фердинанд Шалвович оказался большим человеком — главным инспектором мер и весов. Любого продавца от Гагр до Сухуми мог посадить за недовес и недолив. Лет на восемь. Если бы захотел. Но он был добрым и справедливым человеком. Сам жил — и другим давал жить!
А я лежал в постели, — ходить мне было нельзя, читать мне было нельзя, на солнце мне было нельзя.
Сколько я себя помню, столько помню и Манану. У мамы было две подруги детства — Цуца и Раиса, на всех фотографиях гимназической поры они втроем: мама, Цуца и Раиса. В 37-м году мужа Раисы расстреляли, а Раису посадили. И мужа Цуцы (мамы Мананы) расстреляли, а Цуцу посадили. И выпустили их только в 53-м. Манану воспитывала младшая сестра Цуцы, Нунка, — красивая, умная — замуж так и не вышла, посвятила жизнь племяннице.
Не было случая, чтобы я приехал в Тбилиси и не побывал у них. Манана, пожалуй, единственный друг-женщина в моей жизни. Я все ей рассказывал, а она умела слушать и понимала меня. Когда я пошел на режиссерские курсы, Манана — единственная — сказала:
— Никого не слушай. Получится из тебя режиссер.
В 53-м году, когда Цуца вышла из тюрьмы, Манана попала в сложное положение: когда она уделяла внимание Цуце, Нунка обижалась (виду не подавала, но Манана чувствовала — обижается). А когда внимание уделяла Нунке, то Цуца огорчалась: «Совсем ты, девочка, меня забыла».
Сейчас я думаю, что моя мама и Нунка, наверное, хотели, чтобы мы с Мананой поженились. Но нам это почему-то в голову не приходило. Мне, во всяком случае.
Замуж Манана вышла так. Студент Тбилисского университета Резо Мхеидзе решил бежать из Советского Союза. Он поехал в Батуми, изучил маршруты кораблей, вошел в море и поплыл. Проплыл около тридцати километров и стал ждать. Появился итальянский танкер. Резо начал кричать и размахивать руками. Его увидели, подняли на борт. Резо попросил у капитана танкера политического убежища. Капитан вызвал пограничников. Резо арестовали.
Через месяц Манану в Тбилиси вызвал следователь КГБ и стал расспрашивать о Резо: что, почему и как. Манана сказала, что подробностей не знает: они не так близко знакомы.