Безбилетный пассажир

Читать сценарий мне было не по силам. Решил отделаться общими словами. Я поставил на стол пишущую машинку, вставил чистый лист и быстро стал печатать: «Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием „Девчонки с юга“ (Авторы Нусинов и Лунгин. Режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я…» Дальше застопорилось.

Стук машинки разбудил соавторов. Казаков посмотрел в окно и сказал:

— Голуби спят, на хер…

— Бунин ты, Юра, — сказал Ежов. — Чехов!

Юрия Казакова критика называла «современным Буниным», и портреты его за рубежом печатались в журналах рядом с английской королевой.

— Который час? — спросил Конецкий.

— Восемь.

— Пора на Привоз за копченой ставридой ехать.

На следующее утро я хотел прочитать сценарий «Девчонки с Юга», опять не смог. Начал печатать и опять застрял на том же месте…

В итоге я отправил телеграфом на имя Дымшица такой отзыв:

«Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием „Девчонки с юга“, (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я всю неделю пью ваше здоровье. Ваш Георгий Данелия». (К счастью для меня, Дымшица через месяц куда-то перевели.)

Но все на свете кончается и веселье тоже. И мы опять сели за стол совещаться. Ежов попросил напомнить сюжет. Я рассказал еще раз.

Казаков сказал, что он в кино ничего не понимает и напишет отступления.

Аксенов сказал, что раз договор подписали, надо работать.

А Ежов сказал, что все хорошо в меру. Уже почти сутки постимся…

…Первым улетел Аксенов — в Калининград, к маме. За ним — Юрий Казаков, в Алма-Ату, переводить очень толстый роман с казахского на русский. Потом Конецкого вызвали в Ленинград на партсобрание. (Он подписал письмо в чью-то защиту, и теперь ему надо было получить выговор.)

Мы с Ежовым проводили Конецкого, заплатили за гостиницу — за номер, за телефон, за разбитую люстру (ее разбили братья Минц из Майкопа, когда показывали свое мастерство — жонглировали пустыми пивными бутылками). И денег у нас осталось десять рублей на двоих.

Мы купили палубные билеты на корабль «Грузия» и поплыли в Ялту: там тогда снималась в фильме моя жена Люба. Ночью стоим на палубе, облокотившись на фальшборт, — внизу море, над головой звезды. Я предлагаю варианты начала сценария, Ежов молчит.

— Валя, ну что ты молчишь? Не нравится то, что я предлагаю, — предложи другое. Ты же сценарист.

— Предлагаю…

И Ежов предложил сюжет про корабль отложить, а сейчас написать сценарий о человеке, у которого обнаружили тридцать три зуба, и сделали из него «национальную гордость».

— Что-то в этом есть, — сказал я, подумав.

Начали «разминать» сюжет про зубы — покатилось. Пока шли до Ялты, напридумывали на две серии.

Устроились в Ялте: Ежов в доме творчества писателей, а я в гостинице у Любы. Я сразу же позвонил Конецкому, рассказал новый сюжет и попросил его приехать в Ялту — будем писать вместе. Конецкий взял путевку в дом творчества писателей и прилетел.

К этому времени мы с Ежовым уже написали страниц десять (записывал Ежов своим каллиграфическим почерком.) Конецкий прочитал и сказал:

— Братцы, мне здесь делать нечего.

Оказалось, он был убежден: Ежов писать не умеет, умеет только трепаться, я тоже не мастак, а кто-то же должен достойно изложить сюжет на бумаге. Поэтому и прилетел. А теперь понимает, что никакой потребности в нем нет. Но мы его уговорили остаться:

— Без твоего юмора сценарий будет хуже.

(Когда я писал эту книгу, позвонил мне из Санкт-Петербурга Виктор Конецкий: «Включи телевизор „Тридцать три“ идет!» И это был наш последний разговор. Через неделю Конецкого не стало).

Сценарий мы писали втроем три месяца. Сначала в Ялте, потом в Болшево, потом в Малеевке. Дисциплину не нарушали, работали по шестнадцать часов. Когда поставили слово «конец», Конецкий сказал:

— Не примут.

Мы прошлись бдительным оком по сценарию и вынули несколько эпизодов, которые, как нам казалось, явно делали его «непроходным». Для редактуры оставили один эпизод в качестве «собачки». (Как в анекдоте про художника: на любой картине он в правом углу сажал собачку. Комиссия, когда принимала работу, спрашивала: «А зачем собачка?» — «Для уюта». — «Не нужна собачка, уберите!» Он горько вздыхал и замазывал собачку. А не было бы собачки, комиссия к чему-нибудь другому бы придралась.)

«Собачкой» у нас был эпизод с кагэбэшником.

По сюжету, у Ивана Сергеевича Травкина нашли тридцать три зуба. И сразу — радио, телевидение, слава, поклонники… Вызывают его в КГБ:

— Под чью диктовку вы распространяете слухи, что у вас не тридцать два, а тридцать три зуба? Мы-то знаем под чью, но для вас лучше будет, если вы добровольно признаетесь

— Но у меня действительно тридцать три зуба!

— Продолжаете упорствовать?

— Не верите — посчитайте.

— Гражданин Травкин, в СССР вас триста миллионов. Что же, по-вашему, мы у каждого зубы будем считать?

«Собачка» сработала: худсовет навалился на этот эпизод, мы его выкинули, и сценарий, к нашему удивлению, прошел.

Леонов