Безбилетный пассажир

— Знаешь, Мак, мне звонил адвокат Вейль… Приглашает вечером в клуб.

— Поступайте, как считаете нужным.

— А ты бы как поступил?

— Я никогда не играл в карты, сэр… Правда, все мои неприятности начались из-за лошади, которой я дал допинг, потому что мне посулили крупную сумму… Я делал это и раньше, между нами говоря, но на сей раз, не знаю почему, колебался… Вспыхнул жуткий скандал, мне навсегда запретили участвовать в скачках…

— Тебе здесь плохо?

— Я не жалуюсь, сэр. Но даже здесь нужно суметь удержаться…

— Ты никогда не пьешь?

— Никогда, сэр… Мне приходится так много наливать…

Появился доктор, поколебавшись, подошел к бару и, повернувшись к Оуэну, приветствовал его, правда, без особой сердечности.

— Здравствуйте, майор.

Оуэну захотелось продолжить свой монолог для него.

«Нет, доктор… Вы неверно судите обо мне… Впрочем, из всех, кто мне встретился здесь, именно вы больше всех на меня похожи и должны лучше других понимать меня…

Прежде всего, вы пьете… Самое забавное, что Мак-Лин, который весь день подает нам спиртное, нас же за это и презирает. Тоже пуританин в своем роде… Он, наверное, жульничает, но не в игре, в чем-то другом… Если содержишь бар, без махинаций не обойтись… Правда, собственные комбинации кажутся ему пустяком, нас же он судит по всей строгости — вас и меня… С детства в его памяти сохранился образ врача, весьма отличный от того, что являете собой вы… Что же касается меня, то, наверное, он задает себе вопрос: достоин ли я еще звания джентльмена…

А знаете, когда я начал пить? Трудно сказать… Точную дату не вспомнишь…

Как я уже говорил мсье Альфреду, стареть я начал незаметно. Не знаю, как стареют другие… Для тех, у кого есть семья, профессия, честолюбие, это происходит иначе, чем для одиноких, как вы и я, для которых все дни похожи один на другой…

Как-то утром, бреясь… Ужасно, что приходится четверть часа глядеться в зеркало… Сперва я заметил, что лицо у меня как-то обрюзгло, стало одутловатым… Иногда май breakfast[8] имел неприятный привкус… Вы будете смеяться, я стал очищать желудок, принимал порошки, пилюли.

Конечно, дело было не в этом… Эти необъяснимые перемены заключались не во мне самом, а где-то вне меня… Словно я перемещался в какой-то зыбкой, непрочной среде, понимаете?

Мужен до этого еще не дошел. Не знаю, произойдет ли с ним подобное. Может быть, он раньше сломает себе шею? Утром он сказал мне ужасную вещь… Не помню точные слова… Даже не совсем понимаю, что он хотел этим сказать… Он упомянул о других возможностях.

Я сейчас вспомню… Сначала я должен свести счеты с ним, с собой…

Представьте себе, что во время нашего разговора были минуты, когда мне становилось стыдно… В конце концов он сумел сделать так, что я возненавидел самого себя…

В общем, я стал пить, чтобы увереннее себя чувствовать. Тогда окружающее постепенно теряет свою реальность…

Что ж, доктор, скажем прямо — мы пьем от одиночества, а в определенном возрасте это трудно переносить… Поэтому, когда я прочел заметку в «Таймс»… Ах, вы не в курсе… Неважно…»

Он продолжал свой внутренний монолог, рассеянно прислушиваясь к разговору, который вели вполголоса доктор и Мак-Лин.

Вероятно, Бенедикт тоже приходил к бывшему жокею, чтобы получить новую информацию.

— Вы не знаете, Мак, сколько заплатил Оскар за шхуну?

— Говорят, двадцать пять тысяч наличными за месяц.

— А неизвестно, что он собирается предпринять?

Мак взглянул на майора и промолчал.

— Некоторые утверждают, что это связано с «Астролябией»… Он справлялся о некоем Ренэ Марешале, который находится там, на борту…

Еще один неопределенный жест. Казалось, бармен хотел сказать Оуэну: «Видите, я не болтаю лишнего».

Тогда доктор повернулся к англичанину. Любопытство взяло верх над обидой.

— Скажите, майор, говорят, что сегодня утром вы ездили к этому мерзавцу Мужену?

— Абсолютно верно, доктор.

— О вас ходит много слухов. Когда приезжаешь на такой остров, как наш, нужно быть к этому готовым… Все интересуются, что вы здесь собираетесь делать, и предполагают самое невероятное… Видите, я говорю с вами начистоту… Мне-то все равно, что вы предпочтете — «Яхт-клуб» или «Колониальный клуб», компанию Тиоти и его дружков или мою…

— Знаю…

— Наверное, есть причины, верно? Вы все-таки ездили на полуостров и привезли, назад радиста… Признайтесь, что вам известно больше, чем вы говорите, о Ренэ Марешале…

Оуэн ответил, не раздумывая:

— Это так, доктор.

— Заметьте, я вас ни о чем не спрашиваю… В конце концов все станет известно. Когда люди начинают суетиться, они мне напоминают микробов… Почти неощутимое вначале, возбуждение перерастает затем в настоящий хаос… Знаете, как в медицине: кожа вспухает, натягивается, лоснится, и внезапно нарыв прорывается… Я увижу, как прорвется нарыв, майор… И я подозреваю, что вся эта сумятица возникла из-за Ренэ Марешаля… Кстати, я могу доказать, что не обижен на вас…

Неужели ему тоже недоставало общества майора и он счел, что два дня, проведенные в одиночестве, — слишком дорогая цена за обиду?