Бездна

– Да-да, это я тоже где-то читал. Они не любят человеческое мясо, они его только пробуют! Правда, при этом они вас убивают!

– Глубины океанов обеднели из-за хищнической охоты людей, вот акулам и приходится искать себе пропитание у берегов.

– Ага, вот мы и добрались до самой сути! Нужно поместить планету под колпак, верно? Защитить мать-природу! Экология и впрямь стала религией для западных отступников от христианства. Но ведь прогресс всегда шел вразрез с природой! Если бы наши пращуры не рубили деревья, мы до сих пор жили бы на них, как обезьяны.

– А кстати, понаблюдайте за мартышками и за тем, как они с помощью сексуальности разрешают свои конфликты, – вмешался Анри, желавший любой ценой разрядить атмосферу, дабы не испортить свою прекрасную вечеринку.

– К сожалению, у нас перед глазами не мартышки, а бубо, – огрызнулся полемист. – Защитим мать-природу, ах, как великодушно! Но что нам делать с экономикой? Как прокормить людей? О, конечно, самим бубо, в их уютных домах, полных жратвы, ничего не грозит… Но что бы они сказали, если бы их сыну или дочери отгрызли руку или обе ноги?

Пас испустила вздох. Не вздох усталости – вздох раздражения, кипевшего в ней и готового вырваться наружу, как гейзер. Я испугался и пошел ва-банк. На меня подействовало не только вино, но еще и отсутствие убежденности в своей правоте, поэтому я и ляпнул первое, что пришло в голову:

– А если бы ты был самкой акулы и твоего детеныша «устранили» бы, как нынче стыдливо называют убийство?

Полемист снова захохотал:

– Господи, чего я только сегодня не наслушался! Теперь нас призывают встать на место животных, час от часу не легче! – И тут он произнес роковые слова: – Я даже читал, что теперь разрешается усыновлять акул.

– Не может быть! – воскликнула дама-косметичка.

– Да-да, уверяю вас! – И он обвел взглядом гостей. – Поистине, человеческая доброта не знает границ!

Пас нервно кусала губы. Я испугался: вдруг она совершит непоправимое, сказав: «Это как раз мой случай, я усыновила акулу», и все решат, что она свихнулась. Я был мужчиной, я был ее мужчиной, и, значит, она должна чувствовать себя как за каменной стеной.

– И что? – возразил я. – Каждый имеет право разочароваться в роде людском. Который не всегда показывал себя с лучшей стороны, не так ли?

Полемист плотоядно потер руки:

– Ага, вот мы и дошли до покаяния!

Я злился на себя. А он ликовал: акулы послужили просто поводом для его излюбленной темы – бичевания виновности белого человека или исламизации Европы.

– Нет, давайте не будем о покаянии, вернемся к нашим акулам, – твердо сказал я.

Он недоуменно поднял лохматые брови:

– Что я слышу? Вам не хватает мужества, как всем нынешним тридцатилетним, запуганным своими мамочками, героинями 68 года и уже ни на что не способными?

Я взглянул на Анри: мне безумно хотелось размозжить башку его гостю, но только с одобрения хозяина. И он снова вмешался:

– Может, пора остановиться, друзья?

– Нет, почему же?! – возразил полемист; он уже впал в настоящий транс от избытка эндорфинов, которые питали его мозг, запрограммированный на конфликты.

Я ответил:

– Да, пора остановиться.

Мне безумно хотелось, чтобы эта трапеза кончилась, я мечтал распрощаться с гостями и обнять Пас в нашей уютной спаленке с деревянными панелями. В сравнении с этим удовольствием, с ощущением полноты жизни, которую оно мне давало, наш словесный турнир – хотя он и не заслуживал такого названия – с типом, чья болтовня меня не интересовала, а внешность просто отталкивала, ровно ничего не стоил. В конце концов, что такое современная жизнь? Фальшивые войны или подлинная любовь. Выбрать было совсем нетрудно.

Но полемист упрямо продолжал:

– Необходимо очистить природу. И не надо говорить мне об экосистеме: если акулы исчезнут, в океане останется больше места для других морских хищников, вот и все.

– Но главный хищник по отношению к акулам – сам человек, – осмелился возразить центрист. – На них охотятся ради их плавников, ведь так?

– Ну и что?! Неужели из-за десяти китайцев, которые съедят три плавника, думая, что этим они излечатся от импотенции, мы позовем на помощь Брижит Бардо? Нет, пора очистить природу! – убежденно повторил он.

Мое терпение лопнуло. Такие типы, как он, – не просто напыщенные дураки, они опасны. И я взорвался. Сказав ему с тихой яростью:

– Как у тебя все просто: нужно устроить чистку всему на свете – акулам, бубо, людям 68 года, нынешней молодежи. Может, и цыганам тоже? И мусульманам? Ты не находишь, что их развелось слишком много?

Анри буквально окаменел. Над столом повисла мертвая тишина. Я знал, что зашел чересчур далеко, но уже не мог остановиться. Я повернулся к Пас. Она мне улыбалась. Смотрела на меня ласковым взглядом, взглядом лани. И этого мне было достаточно. А они все пусть идут к чертовой матери.

Полемист позеленел. Он с трудом пролепетал, пытаясь поймать взгляд нашего хозяина:

– Почему ты молчишь, Анри?

Нет, так легко он у меня не отделается. И я продолжил. Давно пора стать панком и растоптать этого типа, чтоб замолчал навсегда.