Бездна голодных глаз

…ибо не может человек не верить ни во что. И течет

вера людская путями скрытыми — вера-страх, вера-любовь,

вера-ярость, обреченность, знание, боль, — сходясь на

перекрестках дорог своих. А на Перекрестке том лишь

Предстоящему видно невидимое и ведомо неведомое; и вера

войдет в него, дав Силу творить невозможное, толковать

неявленное и пророчествовать о скрытом. Укажет он тогда

людям, где возводить храмы, столицы и кладбища, и из веры

малой родится большая. И да будет вера течь через

Предстоящих, рождая сверхъестественное в делах и помыслах,

пока не встанет Предстоящий на Перекрестке и не скажет:

«Мое…»

Авэк ал-Джубб Эльри. Рага о Предстоящих.

…Палевые одеяния служительниц прошелестели по коридору, и снова воцарилась тишина. Пыльный сумрак зашевелился в углах, выгибаясь всем своим бархатным телом, облизал бронзовую чеканку двери и настороженно лег. Сумрак чуть подрагивал и искоса разглядывал женщину у порога, женщину с телом мраморной статуи работы Сэнора-Искусника — только статуи не носят легких шелковых туник и не прячут лиц под ажурной вуалью.

Женщина-статуя сделала еще один шаг, последняя ступенька послушно подставила себя под точеную ногу, и темнота мурлыкнула, впитывая неторопливую грацию чужих движений.

Две служительницы задержались у поворота, переглянулись с чисто женской завистью и удалились — даже им, старшим жрицам Темной Матери, путь на нижние храмовые уровни был заказан.

— Аум-м-м!… — громыхнул где-то вверху гонг под войлочной колотушкой немого раба.

Полночь. Пауза между прошлым и будущим.

Гостья помедлила, прежде чем взяться за дверную ручку — за металлом ощущался мощный пульсирующий Перекресток, но иной направленности, чуждой, не способной заставить трепетать чуткие ноздри Варны, Предстоящей Сиаллы-Лучницы.

Зря она согласилась на встречу… Или не зря?!

Дверь распахнулась без скрипа, и сумрак тут же просочился в аскетично убранную келью, мимоходом заглянув под вуаль гостьи. Он скользнул к низкому лакированному столику, за которым сидела хрупкая женщина в строгом глухом платье, обвил ее колени, метнулся выше и повис на узких плечах агатовой накидкой, сгущаясь полуотброшенным капюшоном.

Сидящая не шевельнулась. Веки ее дрогнули, странно сверкнуло из-под ресниц старое серебро, и вся она вдруг стала ужасающе похожа на свернувшуюся перед броском кобру. Ломкое равновесие на миг объединило обеих — женщину-змею и женщину-статую — и в келье запахло сырой после дождя землей.

— Да сопутствуют тебе Перекрестки, Лайна, Предстоящая Ахайри, Покрывала Мира! — гостья говорила положенные слова четко и размеренно, выдерживая полные ритуальные интонации. — Пусть каждый шаг твой…

— Брось, Варна, брось… к чему нам церемонии?

Хозяйка кельи слабо шевельнула рукой и еле заметно улыбнулась — так серпик нарождающегося месяца мелькает среди лиловых пятен вечернего неба.

— Заходи, не стой на пороге. Нам с тобой делить нечего, по разным дорогам ходим — значит, и опасаться нечего. Тебе — вера-страсть, мне — вера-страх… каждому свое, положенное.

Гостья откинула вуаль, словно заканчивая этим жестом официальную часть, и прошлась по келье. Она бездумно касалась свитков на подставках, поглаживая уродливые статуэтки из волчьего камня, тронув деревянного идола Саа-Ру, но лицо ее затеняла дымка некоего глубинного внимания; она словно прислушивалась к каким-то дальним отголоскам, к трепету угасающего звука, и в удлиненных глазах Варны светились понимание и уважение.

— Добрый Перекресток, Лайна… Сильный, устойчивый… Надолго хватит. Почти как у меня в Кэрете. Или в Фольнарке.

— Да, твой Фольнарк — место достойное. Долго искала? Говорят, ты там с кем-то перехлестнулась? Как эту девушку звали… помнила же… Молодая Предстоящая от береговых племен — мне еще Трайгрин рассказывал… Хотя ему верить — себе дороже…

До сих пор хозяйка и гостья перебрасывались репликами небрежно, с ленцой, вкрадчиво касаясь друг друга взглядами — но с последними словами тон разговора внезапно изменился. Варна-Предстоящая резко остановилась, прекрасное лицо ее пошло пятнами, и даже сумрак кельи оставил плечи Лайны и испуганно отполз в угол — подальше от яростно вспыхнувших глаз, глаз кошки и богини.

— Элиноар-Предстоящая, — надо было слышать, с каким презрением выплюнула Варна это имя, само по себе достаточно благозвучное — и голос ослепительной статуи зазвенел от злости.