Бездна голодных глаз

Запыхавшийся Бэльгэн отогнал жеребцов обратно в косяк, и, почесывая вспухшие ноги, присоединился к купающимся. Кан-ипа, вспотевший и довольный, присел рядом с неподвижным Безмозглым, потирая лоб измочаленным кончиком прута.

— Ну как? — весело спросил он. — Понял?

— Понял, — ответил Безмозглый. — Голова далеко, а ноги — рядом. Ноги чаще сверху, а голова легкая — то туда, то сюда. Понял.

— Молодец! — восхитился табунщик. — Правильно понял. А ты на лошади сидишь, как старейшина на молодой жене, у тебя ноги целые будут. Тебе голову отрубят. Сразу. А без головы плохо, ой-бой, как плохо!… Видеть нельзя — один палец. Слышать нечем — второй палец. Есть нельзя и думать не получается — третий и четвертый пальцы. Шапку одеть — и то не на что. Целый кулак неприятностей. Вот.

Кан-ипа плотно зажмурился и заткнул уши, очевидно, пытаясь представить себе все неприятности, связанные с потерей головы. Потом расслабился и сочувственно подытожил:

— Да. Совсем плохо.

Они помолчали.

— Пошли с нами ночной выпас сидеть, — неожиданно предложил табунщик. — Арзы выпьем, костер разложим… Ты песни петь станешь. У тебя хорошие песни, короткие, но вкусные. Ухо твою песню съест — и радуется. И в животе тепло. А у меня все песни длинные, а допеть до конца никогда не дают. Ругаются. Драться лезут. Шапку в рот суют… Ты где песни нашел — во сне, да?!

— Нет, — сказал Безмозглый. — Не знаю. И в ночное не пойду. Наверное.

— Почему? — подскочил Кан-ипа. — Ленивый стал, да?!

— Нет, — покачал головой Безмозглый. — Просто… Я боюсь.

— Чего боишься? Волков? Я тебе саблю дам. Свою. А мне плетки хватит. Треснешь волка басалыком по башке — и шкура целая, и волк тихий. Пошли, а?…

— Волков не боюсь, — сказал Безмозглый. — Другого боюсь.

— Чего?

Безмозглому мучительно не хватало слов объяснить свой страх — но он все же попробовал.

— Понимаешь, Кан… вот ночь, так? Вот костер, светло… Тут светло, а там, в ночи — что? Что за светом? Ночь там, шорохи… ходит кто-то. Кто ходит, чего хочет? Вдруг к костру выйти хочет? Может, зверь, может, человек, а может — дух… Страшно.

— Дух? — Глаза Кан-ипы удивленно расширились. — Кто такой? Почему страшно? Ты слово сам придумал? Живой — дух?

Безмозглый и сам плохо понимал, кто такой дух. Так, вырвалось само… и слово-то противное — ду-у-у-ух… Как ветер в темных зарослях.

— Нет, Кан. Не живой.

— Тогда какой? Мертвый?

— Тоже нет. Не живой — и не мертвый. Никакой, неизвестный. И сравнить не с чем. Понимаешь? Дух.

Кан-ипа сгорбился и некоторое время сидел молча. Взгляд его медленно наливался мраком грядущей ночи.

— Понимаю, — наконец протянул он. — Да. Когда живой — можно убить, и не страшно. Когда мертвый — тогда совсем дохлый, и тоже не страшно. А когда не мертвый и не живой… Или мертвый, но живой… Никакой. Да. Очень страшно. Очень-очень страшно. И сравнить не с чем… Слушай, Безмозглый, пошли с нами в ночное! Я тебе саблю дам. И себе возьму. Две сабли. А мальчишки пусть ножи берут. А ты петь будешь — духа отгонять будешь!… Пусть не приходит к костру. Я тебе саблю насовсем подарю, я тебя очень прошу — пошли в ночное!…

— Ладно, — сказал Безмозглый. — Не кричи. Пойду. И петь стану.

Он встал и направился вдоль берега.

Когда фигура идущего скрылась из виду, к обмякшему табунщику подскочил сгорающий от любопытства Бэльгэн-ирчи.

— Ну что? Что сказал дурак? Пойдет ночной выпас сидеть?!

Кан-ипа вскочил и закатил брату увесистую оплеуху.

— Сам ты дурак! Конечно, пойдет! И песни петь будет. Духа отгонять надо. Страшного…

— Духа? — обиженно скривился Бэльгэн. — Какого еще духа? И зачем его гонять?

— Затем, что страшно, — буркнул Кан-ипа. — Очень. Не живой — и не мертвый. Никакой. И сравнить не с чем.

Бэльгэн-ирчи притих и поежился.

— Так не бывает, — протянул он, но глаза подростка уже испуганно забегали по сторонам. — Никто такого не говорил…

— Значит, бывает. И мертвый, и живой, и… всякий. Бывает. А сам большой…

Табунщик пожалел, что Безмозглый оказался сегодня таким неразговорчивым, и попытался самостоятельно дорисовать, договорить неведомый, впервые открывшийся ему ужас.

— Большой и… И с рогами, как у буйвола. И хвостатый. А морда жирная, как у старейшины Гэсэра — только синяя. Вся синяя. К костру хочет, есть хочет — а песня его не пускает. Понял?

— Понял, — оторопело кивнул Бэльгэн и помчался к сверстникам.

Кан-ипа еще немножко посидел, размышляя, потом поднялся и тяжело двинулся за Безмозглым. Дойдя до излучины, он обернулся.

Бэльгэн-ирчи с жаром рассказывал что-то собравшимся вокруг него подросткам. Лица мальчишек были бледными. Бэльгэн размахивал руками, корчил жуткие рожи и прикладывал растопыренные пальцы то к затылку, то к зубам.

Один из подростков заплакал.

Глава четвертая

О, знал бы я, что так бывает,

Когда решался на дебют,

Что строчки с кровью — убивают,

Нахлынут горлом и убьют.

Б. Пастернак

«…прикрыли глаза; и яростный шум заполнил побледневшие коридоры — крики людей, бешеное рычание, лязг мечей, топот ног, чье-то оборвавшееся хрипение…